Все, что мы оставили позади

– Оно… совсем другое. – Джеймс предпочитал более темные напитки, но в такой вечер, как этот, когда влажный пассат приятнее обжигающей жары Пуэрто-Эскондидо, он был рад переменам.

– О чем ты думал?

Джеймс нахмурился:

– Когда?

– Минуту назад я окликнула тебя по имени, а ты меня не услышал. Или просто проигнорировал. – Наталия нервно рассмеялась.

– Нет, я не стал бы этого делать. – Он дернул за уголок этикетки. – Я думал о своем брате. Ничего особенного. – Джеймс снова попытался ухватить воспоминание, но это было все равно что ловить дым. Детали отступали все дальше с каждой проходящей секундой.

Он чувствовал, что Наталия смотрит на него, поэтому развернулся к ней. Ночное небо придало ее коже голубой оттенок. На лице Джеймса появилось вопросительное выражение, приглашавшее Наталию спросить его о чем-нибудь. У нее, должно быть, много вопросов.

Ее глаза пробежались по его лицу, грудь поднялась в глубоком вдохе:

– Я скажу тебе прямо. Мне очень тяжело смотреть на тебя и не видеть Карлоса.

– Консервативного стиля в одежде и более коротких волос недостаточно, чтобы различать нас? – попытался пошутить Джеймс в надежде снять напряжение, которое он чувствовал вокруг нее с самого приезда.

– Мне бы хотелось, чтобы все было так просто, но нет. Долгое время Карлос относился к своей ситуации иначе, чем я. Он отделял себя от тебя. Он говорил о тебе так, как будто ты был братом или кузеном.

– А как ты меня видишь?

– Ты тот же человек. Почти. – Это прозвучало как запоздалая мысль. – В твоих жилах течет та же кровь. У тебя то же сердце и та же душа. Поэтому скажи мне, Джеймс Чарльз Донато, кто ты?

Он не знал. От его старой жизни практически ничего не осталось. Он отпил глоток пива.

– Давай, – подбодрила Наталия. – Ты должен дать мне хоть какие-то подсказки. В чем ты не такой, как Карлос?

– Я не собираю газеты? – предложил он.

Она кивнула, обдумывая.

– Это кое-что. А ты знаешь, что он делал это для тебя?

Джеймс взял в ладони песок и высыпал его сквозь пальцы. Там, в Мексике, было множество стопок газет, сложенных в картонные коробки в гараже. Карлос оставил их для Джеймса, чтобы он не пропустил ни одну стоящую новость. Джеймс выбросил эти коробки, не вскрывая. Беспорядок его подавлял. Газеты только увеличивали количество тем, которыми он вынужден был заниматься.

– Между вами мало сходства. Вы оба любите бег, бог знает, почему.

Джеймс хохотнул вопреки своему мрачному настроению. И допил свое пиво.

– Вы оба пишете картины.

– Я уже не пишу.

– Почему?

Он дернул плечом.

– Не чувствую.

Наталия изучала его какое-то время. У него кололо кожу от того, как она на него смотрела. Он не ее Карлос, и он устал от того, что его сравнивают с мужчиной, который больше не существовал. Он уже достаточно насравнивал себя с Карлосом. Джеймс воткнул бутылку в песок рядом с собой и подумал, не вернуться ли в дом. Пожалуй, им лучше поговорить завтра. Его настроение мрачнело вместе с ночным небом.

Наталия зарылась ступнями в песок и пошевелила пальцами.

– Мне было четыре года, когда умерла моя мама. Отец перестал заниматься сёрфингом. На вершине своей профессиональной карьеры он оставил соревнования. Сёрфинг как любой спорт. Все идет от головы. – Она постучала себя по лбу. – Мысли отца были далеки от сёрфинга, поэтому он решил взять паузу и погоревать. Потом он взял еще один год отпуска, чтобы основать собственную компанию. Но океан позвал его, и отец вернулся на воду и стал побеждать, потому что к этому времени он был готов вернуться. Теперь у него процветающий бизнес, он путешествует по миру, спонсируя турниры, и у него девушка в каждом порту.

– Вы с Ракелью были сестрами, верно?

– Сводными. Папа – это свободный дух. Его всегда тяготили серьезные отношения.

– Сколько у тебя братьев и сестер? – Джеймс вспомнил, что читал что-то о ее семье, но детали память не сохранила. Это будут тети и дяди его сыновей. Их семья.

– Моя сестра Тесс живет в Сиднее, в Австралии, мой брат Келвин – в Южной Африке. Он еще маленький. Я самая старшая.

– Сколько тебе лет?

– Тридцати три.

– Ты, вероятно, уже знаешь, что мне тридцать шесть. Но я чувствую себя на тридцать.

– Гм-м, интересно, почему?

Джеймс постучал себя по виску:

– Все идет от головы. Вот сейчас мне кажется, что я пью пиво с женщиной, которая старше меня.

Наталия посмотрела на него с удивлением. Потом из ее груди вырвался смех. Джеймс улыбнулся:

– Я не смог удержаться.

– Как бы там ни было, в моей истории есть смысл.

– Какой именно?

– Ты не готов писать красками.

– Ну… – сказал он, вставая и отряхивая шорты. – Сообщи мне, как только поймешь, что я уже готов. – Джеймс хотел, чтобы это прозвучало как шутка, но получилось грубо.

– О, я уже знаю. – Ее тон соответствовал его тону. Она встала и взяла его пустую бутылку. – Ты снова начнешь писать, когда перестанешь ненавидеть себя и свою жизнь.

Джеймс напрягся. Карлос ничего не писал о резкости Наталии. Правда, в декабре он сказал, что не нуждается в ее помощи, но больше не сделал ничего такого, чтобы заслужить ее холодность.