Все, что осталось от любви

Он вроде бы преобразился, стал прежним братом и сыном. Правда домашний арест не сняли, и пост наблюдателя оставался в силе, но, тем не менее, в воздухе в очередной раз витали надежды на светлое будущее. Отец, следуя прописной истине, что труд лучший помощник в воспитании, помог ему организовать маленький домашний бизнес. Он стал мастерить нарды, а мать вечерами ходила на вокзал к проходящим поездам их продавать. Постепенно дело пошло в гору, даже заказы появились. Хотя, в определенной мере, в этом не было ничего странного. Художественная школа за плечами, несколько курсов училища, да вообще золотые руки, при желании он мог сделать многое, причем хорошо.

Она изо дня в день наблюдала, как он возится с фанерой: рисуя, выжигая, раскрашивая и лакируя. Он вновь называл ее «Маняка» и они вроде как даже помирились

Радужное витание в облаках оборвалось с первым выходом на улицу. Это случилось первого мая. Мотив — на рынок за обувью. Он вернулся через три дня, без обуви и без денег, зато весь в ссадинах и с потерянными в процессе зрачками.

История была красивая — с драками, грабежом, подставами. Она не знала, что именно ее не устраивает, где следует искать несоответствие, которое интуитивно чувствовалось. Все сомнения и недосказанность сложились для нее в единое: «Не верю». Возобновился домашний арест, а фингал под глазом стал подарком ей на день рождения.

— Васек, — и свист за окном. Он словно ждал этого. В форточку полетел клочок бумаги.

Она стояла рядом, смотрела в окно. Солнечный майский день притягивал своим благоуханием, гипнотизировал обещаниями, выполнение которых в силу обстоятельств было отложено на потом. На улице разворачивалось привычное действо. Играли соседские ребятишки, на лавочке вот уже много лет подряд сидел Анатолий Иванович, проживший от начала и до конца свои положенные миллионы лет, ослепший по мере их протекания, но все еще узнающий окружающих на слух.

— Ты должна мне помочь. — Она машинально кивнула в ответ, и это стало началом конца.

— В смысле? Что ты хочешь?

— Пообещай, что сделаешь.

— Ты нормально скажи, а я подумаю.

— Маш?!

— Что? Чего тебе от меня надо?

— Я сам не могу выйти на улицу, соседи заложат. Сходи ты. Парню, который сейчас подходил, отдай деньги, а он тебе кое-что передаст.

— Нет.

— Маш, пожалуйста. Один единственный раз, мне плохо. Больше я тебя просить не буду.

Он продолжал говорить, приводя доводы, аргументы. Она и сама не поняла, как это получилось, но он смог уломать и на улице ей в руки перекочевал сверток, аккуратно упакованный в тетрадный лист в клеточку. Позднее пытаясь объяснить себе «зачем» и «почему», она пришла к выводу, что в тот момент любила его сильнее, чем думала. Он был ее братом — братом, который когда-то уделял ей время; играл, развлекал, смешил. Он был ее любимым братом.

На следующий день все повторилось, только подтекст изменился. Он вдруг обнаружил в себе талант психолога, а она стала подопытным кроликом, на котором навыки отрабатывались и шлифовались. Ее категоричное: «Нет», — уже ничего не значило. Он нашел щель, через которою семена уговоров падали в благодатную почву.

— Я не пойду! — крик, слезы.

— Ты же не хочешь, чтобы я сам вышел. Тогда тебе и мне достанется. — и она ходила, забирая на улице, в подъездах, квартирах. А потом, закрытая на кухню дверь, едкий запах, прожигающий все вокруг и вечерний консилиум дилетантов, сопровождаемый допросом с пристрастием.

— Ничего я не делал. — убедительное, с обидой на сомнение. — Я никуда не выходил и ничего не делал. — Она подтверждала, а затем ревела, закрывшись в ванной, ненавидя весь свет и себя в первую очередь.

Эти семейные советы — театр абсурда, преследовали ее даже во сне. Любимый, переходящий из раза в раз, вопрос: «Что делать?» — на который никогда нет ответа. Планы, предложения без реализации в жизнь. Как глупо и смешно выглядел тот, кто спрашивал ее мнение, словно оно кого-то интересовало, и ее излюбленное: «Не знаю». Чем дальше, тем яснее она знала все ответы, но продолжала твердить — не знаю.

Он признался, но ее не сдал. Родители клюнули на очередную утку и начался процесс по снижению дозы. Ему давались деньги, он покупал и принимал легально. А она смеялась до слез, когда мать с отцом выгоняли ее из кухни на время процесса, дабы не травмировать восемнадцатилетнего ребенка и вспоминала о том, как держала руку и смотрела на кончик иглы медленно двигающийся под кожей в поисках вены, описывающий круги и линии до тех пор, пока содержимое шприца не окрасится в багровый цвет.

* * *

Прозвенел звонок, и они бесшабашной вереницей слетели вниз по лестнице, торопясь покинуть надоевшие коридоры. Он поджидал ее, прислонившись к перилам, кудрявый и улыбающийся. Его выгнали из дома около полугода назад за кражу, и с тех пор никто из семьи его не видел. Она помнила как тогда, закрывшись в комнате, плакала и молилась, прося у Бога помощи не для себя, но для брата. И помощь пришла, украденное возвратили, заявление было отозвано, и все стабилизировалось, правда домой его не пустили, но это не самое страшное.