Все, что шевелится

– И умываться не надо, – не стал огорчаться Гессер, а пошёл к раскидистому дереву, с которого, ломая сухие ветки, посыпалась дичь – с полдюжины рябчиков.

Ещё посвистел и дождался отзыва. На этот раз поймал возвратившийся очир вытянутой в сторону рукой, и собранная в полёте вода пролилась на землю, а не на охотника. Подобрал битых рябчиков за лапы и пошёл к ручью. Там содрал с них перья вместе с кожей, разрубил очиром на половинки, выкинул внутренности и промыл тушки в проточной воде. На большом лопухе принёс дичь к костру и забросил в котёл, вода в котором уже закипала.

– Соли бы ещё, – вздохнул.

– Моя ходи без соли, – отмахнулась супруга. – Соли не надо.

Старики появились только на закате. Сын ещё разок успел переговорить с маменькой. Склонился к колокольчику и уже привычно пробормотал в раструб:

– Малло!

Маменька и откликнулась.

– Поосторожней, сынок, – посоветовала она напоследок. – Но и жестоким не будь. Старики хорошие, просто дядя Сотон им бошки задурил. Ты уж с ними как-нибудь поуважительней обойдись…

Трое конных подъехали почти бесшумно – коней не гнали. Да по траве и хвое лошадь всегда ступает без цокота. Старичьё вежливо поздоровалось и, кряхтя, спешилось.

– Долго же вы добирались, – огорошил их сын полковника. – Я вас уж полдня дожидаюсь. Или кони у вас совсем худые?

– Да нет, Джорик, кони-то хорошие, да мы – старые клячи. Совсем мяса не осталось на заднице, одни мостолыги торчат, – начал оправдываться Забадай.

– Вы, конечно, старые, – согласился Джору, – но старость ваша – заслуженная годами боёв и мирной жизни. Вы уважаемые старики. И я вас, уважаемых людей, приглашаю к столу. Давайте поужинаем.

Глиняный котёл с горячим варевом стоял на огромном пне. Хозяин раздал гостям деревянные ложки, которые сегодня днём вырезал. Все расселись на чурочки вокруг котла и принялись хлебать похлёбку из рябчиков.

Поели, посидели у костра, поговорили. Боевая тройка поведала сыну полковника поселковые новости, кто за время отсутствия Джору помер, кто женился, у кого родились дети. Рассказали о видах на урожай проса, о том, что стада коней, коров и баранов успешно растут. Потом Гессер нарубил лапника и устроил стариков спать. Убедившись, что старики захрапели, он принёс заранее приготовленное чучело – набитую травой медвежью шкуру и уложил на супружеское ложе. Накрыл одеялом, осмотрел. Получилось недурно: в свете костра не разглядеть, что под одеялом лежит чучело, а не муж, обнявший жену.

– Другмо, – негромко позвал он, – сейчас мы с тобой залезем на дерево.

– Зачем это? – спросила золотая красавица.

– А вот залезем, вскорости всё сама поймёшь. Другмо не спорила, полезла на раскидистую сосну, на которую указал муж. Они удобно устроились в развилке. Там можно было не только вольготно раскинуться, но даже и поспать, если привалиться спиной к упругим ограждающим верёвкам. Просто так сидеть на дереве было скучно, поэтому женщина от нечего делать стала ласкать руками Янский жезл мужа. Тот напрягся, и Другмо принялась «разгонять облака», потому что ни одна из поз, на которые была падка красавица – «признание в нежной привязанности», «распространение о тесных узах», «рыба, сушащая на солнце свои жабры» и даже «рог единорога», – здесь не годилась. Всё-таки не на мягкой постели они устроились, а сидели на сосне. Но неистовая жительница страны Инь и тут нашла выход, заявив, что тогда займётся музыкой – сыграет на флейте. Джору не сразу понял, что она имеет в виду, и на всякий случай запретил петь и барабанить. Но потом понял иносказание и обо всём забыл. Занятые новым развлечением, супруги чуть не просмотрели покушение. Не видели, как поднялся Забадай и принялся расталкивать товарищей, как старики стали готовиться к чёрному делу. Сордон и Долбон вытащили хорошо отточенные топоры, а Забадай – боевой бронзовый меч. Троица ветеранов подкралась к супружескому ложу и, по команде тройника – отмашке, без былой силы, но уверенно опустила лезвия, разрубая одеяло и чучело.

Надо же было совпасть, но именно в этот миг Гессер, доведённый до экстаза, издал рык, закричал в голос, не помня себя. Случись это хотя бы ударом сердца раньше, нападающие поняли бы, что рубят не живую плоть, а шкуру да траву, а крик их предполагаемой жертвы раздается из другого места. Но всё совпало, и старики с их ослабевшим слухом и зрением не поняли своей ошибки.

– Всё кончено, – сказал Забадай и отёр с лица холодный пот. Всё-таки убивал он не врага, а наследника любимого командира. Как ни запутал его Сотон, как ни заговорил, но тройник чувствовал: вершит худое дело. Поэтому даже не стал нагибаться и отбрасывать одеяло, чтобы убедиться в смерти мальчишки. – Всё, уходим.

Старики оседлали коней и собрались возвращаться в Юртаун. Долбон хотел прихватить золотого коня, но тот не дался. Пытался хватануть за протянутую руку или разворачивался задом к подкрадывающемуся мародёру и отчаянно лягался.