Все, что смог

Дурак он. Что хорошего может быть у вдовы, похоронившей дочь? И что позади — счастливые дни материнства и молодости? Нет, он определенно бесчувственный дурак!

— Все. Все. Я спокойна. Простите, — женщина опомнилась и попыталась взять себя в руки.

Она вскочила и зачем-то полезла в сервант.

— Посмотрите, какая она была.

Ирина Петровна вытащила массивный фотоальбом, очевидно, из старых запасов, тех, что в твердом переплете и с картонными страницами, и протянула Клеверу. Пришлось сделать вежливое лицо и открыть. Что еще оставалось.

— Что его не устраивало, кобеля этого? Красавица, умница. Я говорила ей — уходи, пока он тебе жизнь не сломал. Найдешь другого, который любить будет. А она ответила: «Так любить, как любили, уже никто не будет. А у меня сердце не казенное. Больше ударов не выдержит». Вот и не выдержало… А ведь какая красавица. Посмотрите, Григорий Анатольевич. Вот и тот парень. Смотрите, какие голуби. Теперь вместе уже. И с тем подонком тоже…

А письма он какие писал… Я не могу читать, все рыдаю…

Лейтенант Клевер растерянно листал альбом, созерцая чужие физиономии. Фотография, в которую ткнула безутешная мамаша, действительно впечатляла.

Красивая пара, ничего не скажешь. И мальчик хорош, только немного слащав. На его мужской вкус. И девчушка — загляденье.

Грустно все это…

Да, чего только в жизни не бывает.

Некоторые хранят письма, которые сто лет уж как пора выбросить. Ну, писал человек своей девушке. Из армии — вон адресок-то. И фамилия-имя-отчество…

Гриша Клевер пробежался глазами по письму. Да, очевидно, любили Татьяну эту. Куда покрепче Онегина.

Было в этом нечто загадочное. Что — он не мог понять. Нужно будет подумать на досуге. Только когда ж он наступит — досуг этот?

— Ирина Петровна, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но я задам весьма неприятный вопрос.

— Задавайте.

— У вашей дочери был любовник?

— Никогда! — возмущенно воскликнула женщина, но, нужно отдать ей должное, не стала делать из этого трагедию. Наоборот, она очень даже поняла, что пытается выяснить следователь.

— Вы можете мне не верить. Но Таня была не из тех, кто изменяет мужу. Однолюбка до мозга костей. Так что вы даром теряете время, если ищете, кто мог бы убить Антона из мести за Танюшку. Я — точно бы не смогла. А больше некому.

— У вас ведь есть еще сын, — осмелился предположить Клевер.

— О, Вадим на пятнадцать лет старше. Они не были дружны. Не ссорились, но и не чувствовали себя особо родными. Вадик рано женился, живет с семьей у родителей жены.

— Вы не помните, были ли у Антона враги?

— Враги — вряд ли. Он был слишком хитер. А вот обиженных и разочарованных женщин, думаю, немало. Он ведь кобель. Был.

Вот и все… Пожалуй, больше ничего интересного он не выудит из этого разговора. Он с самого начала подозревал, что на сегодняшний вечер ему отведена роль жилетки для одинокой и отчаявшейся женщины. Что ж, благотворительность тоже нужна. Не все ж ему людей грузить.

С этой ролью было покончено. Но следующий пункт нравился ему куда меньше. Было нечто такое, заставляющее сомневаться, что шли они верным путем. Нечто в поведении Дубко и его «самураев» недобитых.

Нет, не ведут себя так люди, совершившие убийство. Они, конечно, все отрицают, и почти всегда звучит коронная фраза:

— Давай, начальник, докажи!

А тут — не было этой фразы. И не было того особого выражения глаз, когда понимаешь, что пойман, но уверен, что не накажут. Хотя любой нормальный опер назовет все эти домыслы БСК — бред сивой кобылы. Просто интуиция подсказывала — нет, она вопила, — что все еще только начинается. И ребята из казино, со всеми их темными и бесчеловечными делишками, на этот раз совсем не при чем.

«Выспаться тебе надо, как следует, Григорий Анатольевич», — пробормотал себе под нос Клевер, — «а то интуиция твоя, очумевшая от недосыпа, под монастырь подведет».

Глава 12

Златарев пришел на работу в довольно приподнятом расположении духа. Все детективные мытарства остались позади. Да, убийцу еще не вычислили, но теперь это дело милиции, а их с Тубольцевым совсем малое — свидетельствовать в суде.

Хотя, возможно, он рано радуется, и Мельника не устроит предложенный им вариант развязки. Может, он потребует крови определенного лица, чтоб засадить его на веки вечные…

Вопрос сложный, и ответа на него Златарев пока не знал. Но подозревал, что Мельнику все это чертовски важно.

Однако все было далеко не так гладко, как складывалось. Он понял это, едва его нога перешагнула порог директорского кабинета.

Андрей Евгеньевич казался чрезвычайно озабоченным, плохо скрывая это под маской напускного дружелюбия.