Все, что ты любил когда-то, ветром унесет

Альфи размахнулся, чтобы бросить книжку, но потом вдруг опустил руку. Ему жутко не хотелось с ней расста­ваться, вот в чем вся штука. Есть предел человеческому терпению, так почему-то принято думать. И у него дела обстоят просто хуже некуда. Он снова поднял руку, по­том опять опустил. От отчаяния и нерешительности за­плакал, хоть и не замечал своих слез. Кругом завывал ле­дяной ветер, словно подталкивал его на этом пути в никуда. Он просто больше не может жить так, как живет сейчас, — вот что главное. Не выдержит больше и дня. Выстрелить себе в рот из револьвера куда как легче, чем продолжать всю эту канитель, он это твердо знал. Куда как легче, чем, допустим, написать книгу, которую про­чтут несколько человек (это еще в лучшем случае). Он снова поднял руку, слегка отвел ее, поднес к уху ладонь с зажатой в ней записной книжкой — так делает питчер перед броском — и застыл. Ему пришла в голову новая мысль. Надо досчитать до шестидесяти. Если во время счета блеснут вдали огоньки фермы, он все же попробует написать книгу.

А начать такую книгу, подумал он, следует с разгово­ра, как измерять расстояние в милях на карте зеленым маркером, не только расстояние, но и саму необъятность Земли. С описания, как свистит и завывает ветер, когда выходишь из машины возле одного из мотелей где-ни­будь в Оклахоме или Северной Дакоте. Он звучит совер­шенно особенно, этот ветер, он словно нашептывает тебе слова. Не забыть также описать тишину, и что в туалете всегда попахивает мочой и газами съехавших постояль­цев, и что в тишине стены мотеля вдруг начинают гово­рить их голосами. Голосами тех, кто оставил все эти над­писи, а потом уехал. И писать об этом будет больно, но если вдруг ветер стихнет и вдали замерцают огоньки фер­мы, он напишет эту книгу, чего бы это ни стоило.

А если так и не увидит огоньков, то забросит запис­ную книжку в поле, вернется в мотель, в свою комнату под номером 190 (первая дверь слева от автомата), и застре­лится, как собирался.

Одно из двух. Одно из двух.

Альфи стоял и считал про себя до шестидесяти. Сто­ял и ждал, когда стихнет ветер.