Все, что ты только сможешь узнать

Однако в какой-то момент, покинув родительский дом, я научилась гордиться своим наследием. В средних и старших классах школы я водила дружбу с детьми, которые любили и принимали меня, хотя я была одной из детей-азиатов, а таких среди их знакомых была лишь горстка. Потом я поступила в колледж и оказалась в среде, где таких же азиатов, как я, было невероятно много. В кампусе, который вскоре стал для меня более родным, чем городок, в котором я прожила всю свою недолгую жизнь, я наконец узнала, каково это – когда ты существуешь в пространстве, входишь в учебную аудиторию и на тебя никто не пялится. Как же мне нравилось быть просто еще одной девушкой-азиаткой среди нескольких тысяч! Каждый день я чувствовала облегчение оттого, что обрела жизнь, в которой больше не была окружена со всех сторон белыми людьми, не представлявшими, что обо мне и думать.

И все же я, будучи полностью отлученной от своей культуры, не понимала, что значит быть кореянкой, да и могу ли я вообще по-настоящему зваться ею. Когда моя соседка по общежитию, американка корейского происхождения, называла меня «бананом», я прекрасно понимала, что это не комплимент, но ответить мне было нечего. Для меня Корея была всего лишь далекой страной, намного менее реальной, чем какая-нибудь фантазия, а моя собственная корейская семья существовала в альтернативной вселенной, которую я и представить себе не могла. Мне еще только предстояло определить место, которое удочерение занимало в моей жизни, и разобраться, что это значит для меня и что я должна об этом думать. И тогда, в мои двадцать два года, когда я сидела в столовой у своих новых друзей, истинное, пожалуй, более широкое понимание того, кто я есть, все еще брезжило где-то вдали, а я не могла до него дотянуться.

Я переводила взгляд с одной пары искренних глаз на другую, гадая, как мне все это им объяснить. Как я сюда попала? Как я стала голосом утешения для двух людей, собирающихся стать родителями? Я только-только окончила колледж. Мне все еще трудно было воспринимать себя как взрослого человека. Я понятия не имела, что требуется для того, чтобы воспитывать ребенка, не говоря уже о таком ребенке, чье лицо будет объявлять всем и каждому, что он родился не в их семье.

Мой родной городок расположился в пяти часах езды от Портленда, приютившись в долине с видом на три горных хребта. Уже много лет я, приезжая домой, исполняю один и тот же ритуал: выхожу из самолета и начинаю пересчитывать людей с небелым цветом кожи в маленьком аэропорту на один зал; часто такой оказываюсь одна я. Я прожила здесь восемнадцать лет, не увидев ни одного другого корейца.

Когда мы с родителями выходили из нашего маленького домика на Альма-драйв, на нас начинали оглядываться. «Где они тебя взяли?» – спрашивали люди в продуктовом магазине. Или на детской площадке: «Сколько за тебя заплатили?» Дети в школе желали знать, почему я на них не похожа. Учителя спотыкались на моей венгерской фамилии и смотрели озадаченно даже после того, как я их поправляла.

К чести родителей, они никогда не утаивали от меня факт удочерения – да и вряд ли это было возможно, как я полагаю. Я избежала судьбы предыдущих поколений приемных детей, которым часто рассказывали об этом факте биографии ближе к концу отрочества или когда они уже были взрослыми или не рассказывали вообще. Одна женщина, с которой я как-то познакомилась, сообщила мне, что не знала о своем удочерении, пока не стала подростком, – это перекликалось с теми историями, которые я слышала прежде. Она узнала об этом по чистой случайности: друзья и родственники были в курсе, и однажды кто-то проговорился.

Мои родители впервые рассказали мне об удочерении, когда я была еще слишком маленькой, чтобы запомнить этот момент. С годами постепенно добавлялись подробности, пока я не узнала почти все, что знали они. Как я не помню того дня, когда узнала, что меня удочерили, так не помню и момента осознания, что я практически единственная азиатка среди всех, кого знаю. Мне представляется, что я, должно быть, увидела другого ребенка-азиата в детском саду или в первом классе. Я уже понимала, что в моей семье никто на меня не похож. Собственно, как и во всем нашем районе, и в районе на другом конце городка, где жила моя бабушка. Но это не имело особого значения вплоть до того дня, когда я вошла в двери единственной в нашем городе католической школы, потому что я вообще очень мало знала о людях за пределами своей собственной семьи.