Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить

Версальский двор был для Элиаса «комплексом взаимозависимых, соперничающих друг с другом, держащих друг друга в страхе групп элиты», очень сложным перпетуум-мобиле, действующим благодаря карьеристским соображениям придворных.

Хотя это и очень смело — вступать в спор с одним из величайших социологов в истории, все-таки я решусь утверждать, что Элиас поддался искушению несколько переоценить властно-политическую функцию придворного церемониала. Ведь очень часто в основе церемоний лежат практические цели, но, развиваясь и принимая эстетическую форму, они (церемонии) становятся самостоятельными и превращаются в акты чистой красоты и искусства. Но при этом нельзя забывать и о сакральном зерне придворного этикета. В конце концов, церемониймейстеры, устраивавшие светские церемонии при дворе, имели перед глазами в качестве высокого образца церковные литургии. Это особенно заметно, если вспомнить самую, вероятно, известную церемонию при французском дворе — утреннее пробуждение короля. Совершенное и абсолютно сакральное действо, которое происходило с литургической торжественностью.

Когда по утрам французский король открывал глаза, то это просыпался не какой-то частный человек, а государство, Французское королевство. Самой отточенной была процедура утреннего пробуждения, предусмотренная для дня коронации. По галликанской теологии, которая считала короля визуализацией христологической сущности, его пробуждение в этот день символизировало само Воскресение Христово. Высокородные вельможи, назначенные сопровождать короля в Реймс, подходили к покоям короля и серебряной тростью стучали в дверь. Тогда камергер кричал:

— Кого вам надо?

— Короля! — отвечали вельможи.

— Король спит! — говорил камергер.

Это повторялось дважды. Тот же вопрос, тот же ответ. Только на третий раз вельможи кричали:

— Нам нужен Людовик Четырнадцатый, которого Бог дал нам в короли!

И тогда распахивались двери.

Теперь два епископа подходили к королю, который уже сидел в своей роскошной постели, и после торжественного одевания сопровождали его в Реймс на коронацию.

Каждое утро это торжественное пробуждение повторялось в сокращенной форме. Каждое утро французский король, словно священник, совершал этот сложный ритуал, затем — примерно в десять часов — председательствовал в Государственном совете. Потом он отправлялся на богослужение — и снова не как благочестивое частное лицо, а как воплощение Франции. Только после мессы король чувствовал себя готовым к грехам и ближе к обеду посещал одну из своих метресс. В два часа он обедал — естественно, публично — у королевы. После обеда Людовик XIV обычно отправлялся на охоту или на прогулку. Затем примерно до девяти часов вечера работал. Отдыхал король, слушая музыку или играя в бильярд, а около десяти часов шел ужинать с членами семьи. В одиннадцать он еще раз навещал одну из своих фавориток и оставался у нее до отхода ко сну, при котором утренний церемониал повторялся еще раз, только в обратном порядке. В торжественные вечера приглашалась публика, чтобы она могла подивиться сказочным празднествам в версальских парках. И вообще, любой француз, независимо от происхождения, если только он был прилично одет, в любое время мог прийти в Версальский дворец и посмотреть на своего монарха.

В течение целого дня король Франции разыгрывал человеческое существование в его высшей форме — в форме существования самодержца, — причем как большой оперный спектакль. Глядя на фотографии норвежского короля, пекущего печенье, или Виндзоров, играющих на приставке «Нинтендо», можно сделать вывод, что преемники Людовика XIV ушли от него очень далеко. Но так ли это на самом деле? А может, как раз эта тщательно продуманная непринужденность точно так же демонстрирует величие королей, как когда-то ритуалы Короля-Солнца?

Глава одиннадцатая. А ВО ВРЕМЯ СЕКСА КОРОЛИ ТОЖЕ ВЕЖЛИВЫ?

Какое отношение к этому имеет любовь?

Тина Тернер

До нас дошло достойное внимания изречение святого Иеронима, что отвратительно любить жену как любовницу. Великий Отец Церкви тут затрагивает щекотливую тему. Если ты — сын короля и женишься, то это — дело государственной важности. Во времена великих альянсов их королевские величества отправлялись на супружеское ложе не как муж и жена, а как две страны. Принцип равнородного брака не был вопросом «чистоты крови», он имел в первую очередь внешнеполитические причины. При известной ловкости можно было заключить стратегически умный, династический брак и приобрести целые государства.