– Как ты? – спрашивает он, испытующе глядя на меня.
Я вспоминаю нашу последнюю встречу в больнице, когда я еще раз повторила, что не хочу быть вместе.
– Уже нормально…
Я вкратце рассказываю ему о своих травмах. Он знал, что я сильно пострадала, и пытался попасть ко мне много раз, но я не хотела его видеть. Я рассказываю ему все как есть: о моих бедрах, об удалении матки, о трудностях с дыханием. Расстроенным он не выглядит.
– Понятно, – это все, что он говорит.
– У меня была причина покинуть тебя, – выпаливаю я.
Навык общения с ним возвращается ко мне, будто и не было длительного перерыва. Это как ездить на велосипеде или ловить мяч. Наша манера говорить все прямо и рассказывать секреты, которые никому больше доверить нельзя. Понятно, почему я ушла. В те дни все было слишком сложно.
– Причины? Помимо того, что ты меня больше не любишь?
Я обхватываю себя руками. Я была далека от осознания масштабов причиненного мной ущерба.
– Я никогда не переставала любить тебя, – бормочу я, сглатывая.
Глаза Рубена вспыхивают, но он молчит. Потом все-таки говорит:
– Мой папа умер. Не так давно. Я собирался, но не знал, как сказать. Я знаю, тебе он нравился. Но это было…
– Ох…
И теперь я замечаю следы глубокой печали: он еще больше похудел, стал каким-то вытянутым. Не из-за возраста, а из-за всех этих драм жизни и смерти.
– Мне так жаль.
– Сердечный приступ. Я был с ним.
– Мне жаль.
– Что ты хотела мне рассказать.
– Ничего не хочу, не сейчас.
– Говори.
И вот он, этот момент. Мы в нашем «До». Но через одно предложение будет «После».
– Прежде, чем я скажу тебе, – приближаюсь я к нему. – Мог бы ты просто…
Он стоит неподвижно, не отходит от меня, поэтому я делаю еще шаг. А затем его руки обнимают меня, и это так волшебно. Я так давно его не обнимала. Последний раз был вечером перед моим побегом. Но как бы я ни старалась, я не могу вспомнить никаких подробностей. Это был абсолютно обычный день.
– Не знаю, почему я это делаю, – бормочет он.
Это фраза совсем не похожа на Рубена, и на секунду я надеюсь, вдруг что-то изменилось в этом замкнутом человеке.
Отхожу от него, но кончики его пальцев остаются на моей талии на секунду дольше, чем случалось раньше. По щекам Рубена медленно, как сыпь, расползается румянец. Я совсем забыла, как легко он краснел. Как же мне нравился этот барометр его эмоций.
Делаю два глубоких вдоха и понимаю, что пришло время перенестись в «После».
– Я убила человека.
И затем рассказываю ему обо всем.
Он говорит, что ему нужна ночь, чтобы все обдумать. Это в его стиле. Я останавливаюсь в отеле. Последняя ночь моей свободы.
Следующим утром он присылает мне сообщение, и мы встречаемся в холле отеля.
– Рассказать, что случилось с папой? – спрашивает он.
Любой может нас услышать, но кажется, Рубена это не волнует.
– Он протянул ко мне руку, пока мама делала массаж сердца. Скорая помощь была в пути. И я был так напуган этой рукой… Думаю, он знал, что умирает. И тогда я оставил его и ушел ванную, а когда вышел, его уже не было с нами.
– Ох…
Он кивает.
– Но теперь я понимаю желание убежать. Понимаю тебя.
– Я больше не убегаю.
– И даже не прячешь штрафы под кроватью? – спрашивает он с едва заметной улыбкой.
– Нет. – Мы замолкаем, глядя друг на друга. – Хотела бы я, чтобы этого никогда не происходило. Я не знаю, где бы я была сейчас, если бы всего этого не произошло, но…
Рубен поднимает взгляд на меня.
– Со мной, – говорит он просто. – Ты была бы со мной.
Мы долго смотрим друг на друга. Конечно, так и бы было. Мы бы никогда не расстались, никогда. Он молча подходит и прижимает меня к себе.
Стараюсь отстраниться от него, но не могу. Не хочу.
– Я должна сказать им. Сознаться, отправиться в тюрьму. Возможно, пожизненно или лет на пятнадцать, – бормочу я.
Но, может быть, есть альтернативное наказание. Я больше не могу ходить без одышки. Я не могу иметь детей. Я провела два года в одиночестве, в ссылке. Может быть, есть и другой путь, и он здесь, с этим мужчиной, который меня любит. Я могу выбрать счастье, принять его. Вернуться к Рубену, вернуться к жизни.
Рубен прижимает свой длинный, теплый палец к моим губам. Я чувствую запах его тела, который почти забыла.
Мы оба плачем.
– Ты знаешь, во что я верю больше всего? – шепчет он мне на ухо.
– Во что?
– Во вторые шансы.
Не знаю, что он имеет в виду – мое преступление или нас и нашу совместную жизнь, но внезапно он целует меня, и мне становится все равно.
– Я прощаю тебя. Я хочу тебя простить и прощаю, – говорит он спокойно.
Глава 42
Я подхожу к книжному магазину и сразу же вижу его сквозь освещенную витрину: в белой рубашке, рукава закатаны выше локтей. Как же я скучала по этим рукам, веснушкам, этим предплечьям, покрытым рыжими волосами. По тому, как он стоит, я могу с уверенностью сказать, что он читает то, что ему не нравится. Вечер пятницы в книжном магазине, за чтением чего-то, с чем он не согласен. Типичный Рубен.