Все, что вы скажете

– Только не от своего прошлого. Судимость. Даже не знаю, с чего начать, чтобы стало понятно… Как только ты покидаешь общество, то словно теряешь курс. Я не могу пойти в любое кадровое агентство, их не интересуют такие как я. Я совершила одно из самых жестоких преступлений. У каждого преступника есть оправдание. И любой может сказать, что он невиновен. – Я замолкаю. Хочется добавить, глядя ей в глаза: «Даже тебе я неинтересна».

– Но ты не преступник.

Лора такая милая. Я не могу обидеть ее своими обвинениями. Так что только пожимаю плечами.

– Но меня осудили.

– Да, но…

Поднимаю руку, и она замолкает. Я много работала над тем, чтобы принять свое преступление. Мое раскаяние стало частью меня.

– Все это тяжело, – продолжаю я через несколько минут. Солнце село, и снаружи баржа освещается только гирляндами. – Сейчас все не так, как я ожидала. И я не могу игнорировать это. Все изменилось, я сама изменилась. Мне нужно начинать жизнь сначала.

– Почему? – Лора кажется обеспокоенной.

– Мне тридцать два. Я хочу ребенка. Но нам с Рубеном нужно снова привыкнуть друг к другу, к совместной жизни.

– Просто скажи ему, – она понижает голос. – Он должен знать об этом.

– Сложно… У меня нет никакого права жаловаться, я совершила преступление, но это все так запутано. У меня как будто украли время, и сейчас я чувствую, что нужно попытаться нагнать жизнь, которая так сильно изменилась. Мне уже тридцать два, и если мы подождем еще один год…

– Зато после этого испытания, ты будешь гораздо лучшей матерью, – говорит Лора.

Оборачиваюсь и смотрю на подругу. Пот капельками собирается над ее верхней губой.

– Ты так думаешь?

– Да, искренне. У тебя есть план. Ты изменилась. Ты будешь хорошей мамой, – продолжает она. – Ты даже кажешься другой. Более цельной и менее неуверенной.

– Я не была неуверенной.

– Ну не знаю, застенчивой. Ты всегда извинялась. Сейчас ты держишься прямо и решительно, как и нужно.

– Прошу прощения, – говорит мужчина с брекетами. Он отвернулся от Рубена и Джонти и смотрит на нас сверху вниз, упираясь руками в бедра. – А я знаю, кто вы. – Он с любопытством смотрит на меня, видимо, что-то вспомнил.

Я чувствую, как горят мои щеки, как будто кто-то прижал к ним прихватки для горячего, которые Уилф использовал, когда мы все вмести пекли печенье. Я скакала по кухне с радостными воплями, пока мама с папой пытались нас утихомирить.

– Вы о чем? – уточняет Лора.

– Я знаю, кто вы, и я не возражаю против того, чтобы вы были здесь, но мне неловко… – Он замолкает, в задумчивости глядя на пейзаж позади нас.

Мы с Лорой встаем. Рубен и Джонти явно смущены.

– Мне неловко слушать, как вы обсуждаете то, что она сделала, – поясняет мужчина, наконец фокусируя на мне взгляд. – Народ вроде как пришел, чтобы расслабиться.

– Вам неловко слушать наш частный разговор о жизни? – переспрашивает Лора.

– Да ладно, – бормочу я. – Мне и правда лучше уйти.

– Знаешь, приятель, – говорит Джонти, и его спокойное, счастливое, мягкое лицо становится пепельного цвета, брови хмурятся. – Кажется, тебе пора собрать в кулак все свои дискомфортные ощущения от страданий моего очень хорошего друга и свалить вместе с ними с моей баржи.

Рубен смотрит в телефон, делая вид, что ничего не происходит.

Джонти выпроваживает мужчину. Лора берет меня за руку, ее ладонь теплая и влажная, и говорит:

– Мне так жаль, Джо. Я понятия не имела, что он… Я не ожидала, что он будет таким грубым и осуждающим.

Мое лицо пылает. «Но ведь и ты тоже осуждаешь, только не говоришь», – думаю я.

– Мы всегда готовы тебя поддержать, – продолжает Лора.

Рубен все еще стоит с телефоном в руках, и мы обе смотрим на него. Джонти разобрался с грубияном, Лора утешила меня. А что сделал Рубен? Он отвернулся, когда я обсуждала тюрьму, и стоял молча, пока меня обвиняли. Как он мог промолчать?

Я смотрю на него, но он на меня нет. Читает в телефоне новости про какую-то войну и трагедию. Но что он думает о событиях в своей собственной жизни? Обо мне?

Вскоре после случившегося мы уходим с вечеринки. Этот вечер уже нельзя исправить. Освещенная баржа остается позади нас, пока мы идем по дорожке вдоль канала. Рубен берет меня за руку. А мне кажется, что рядом с нами идет сотня Джоанн. Джоанна, которая ранила Имрана и вызвала спасателей. Джоанна, которая снова пришла к каналу в тот день, когда ее отправили в тюрьму. Сейчас мы у другого канала, но это неважно. Я глубоко вдыхаю этот воздух. Лондон пахнет так же, как и всегда ранним летом: запах мускусный и насыщенный. И я снова могу его по-настоящему почувствовать, как будто после особенно длинного отпуска.

Делаю еще один глубокий вдох и решаюсь заговорить с Рубеном. Бесстрастно, прямо, по-взрослому, как мне советовали.

– Ты не защитил меня, – говорю я тихо.

Рука Рубена все еще держит мою.

– Что?

– От того мужчины, который сказал, что я заставляю его чувствовать дискомфорт.

– Нет, не защитил.

– Но почему?

– Джонти защитил тебя.

– Это правда.