Все дело в пакете

— Неожиданно мне наскучил весь этот разговор, Рик Холман, — сказала она слегка дрожащим голосом. — Мне кажется, вы мне больше не нравитесь. Я бы хотела, чтобы вы сейчас ушли.

— О'кей. — Я допил ром и поднялся. — Хочу дать вам напоследок совет, дорогая. Если вы замешаны в эту историю, какова бы она ни была, вы играете с огнем. Не исключено, что следующий орангутанг, который нанесет вам визит, не клюнет на сказочку про пылесос. Может быть, он решит, что информация находится в вашей голове, и начнет в ней копаться тупым ножом!

— Прощайте, мистер Холман. Не могу сказать, что я получила удовольствие от встречи с вами, а могла бы.

— Я испытываю те же чувства, золотко, — произнес я совершенно искренне и направился к двери. Она криво улыбнулась.

— Луиза Уэстэрвей — Луиза Патрик — Луиза Уэстэрвей, — отчетливо произнесла она. — Вот история моей юности. Полагаю, существует какой-то глубокий психологический блок памяти, который старается заставить меня забыть часть моей жизни в качестве Патрик. Как вы говорили, я патологическая врунья.

— Вы были замужем за Юджином Патриком? — Я вытаращил от изумления глаза.

— На протяжении восьми месяцев, трех недель и четырех дней, — сказала она. — Это не было счастливым временем, Рик!

— Могу себе представить!

— Хотите, чтобы я приготовила нам еще по бокалу, прежде чем я раскрою душу?

— Конечно. Я сам все сделаю.

Забрав пустые бокалы с кофейного столика перед кушеткой, я вынес их на кухню.

Я как раз раскладывал кубики льда, когда услышал позади себя шелковый шорох.

— Что случилось? — спросил я, не оборачиваясь. — Вы не доверяете приходящей прислуге?

— Я просто передумала, Рик. — Ее прекрасный, звенящий голос внезапно потускнел. — Полагаю, что вы меня назовете самой ветреной особой на свете?

— Наверное. Ну и что заставило вас передумать на этот раз, милочка?

— Вы! — произнесла она воистину арктическим голосом, а в следующее мгновение на мою голову обрушилось проклятое небо.

Я вновь вернулся к жизни с чувством лютой ненависти к Уэстэрвеям. На протяжении двадцати четырех часов я уже трижды терял сознание из-за зверских ударов по голове по милости этих мерзавцев! Первые два раза постарался теннисист-любитель Майк, а на этот раз исполнительница коммерческих рекламных песенок — его сестрица Луиза. “Чувство гордости не позволит ни одному мужчине смириться с подобным унижением, — возмущенно подумал я, с трудом поднимаясь на ноги. — И моя голова тоже, — добавил я, когда кухня внезапно закачалась у меня перед глазами. — Если только я повстречаюсь когда-либо с одним из них снова, я.., я..."

И тут я ее увидел.

На ней было легкое пальто, рядом на полу валялся элегантный дорожный саквояж, но она никуда не собиралась удирать.

Она стояла на коленях, прислонившись головой к стене у входной двери, уставившись на нее с выражением бесконечного ужаса, хотя я мог видеть ее только в профиль. Я неожиданно перестал ненавидеть фамилию Уэстэрвей — или имя Луиза Уэстэрвей, во всяком случае. Мне потребовалось не менее десяти секунд, чтобы заставить себя подойти и убедиться, что на месте одного ее бархатистого глаза сейчас была жуткая дыра.

Глава 7

Ему было лет пятьдесят; среднего роста, худощав, одет в костюм неброского цвета, подходящего к его загорелой коже. Повторяю, он был неприметным человеком, черноволосым, с небольшой сединой на висках. Он курил сигарету, выпуская струйки дыма, и наблюдал за тем, как укладывали ее тело на носилки и закрывали сверху простыней.

Один взгляд на его, лицо — и от концепции “среднего человека” ничего не оставалось. Это было сильное, волевое лицо, можно даже сказать, что его высекли из гранита, не стараясь приукрасить, поэтому в нем недоставало чего-то для выражения, скажем, любви, ненависти или жалости... Звали его Сантана, был он лейтенантом, работающим в криминальном отделе.

Дверь закрылась за двумя парнями, выносящими носилки, я ясно слышал их тяжелые шаги по бетонным ступенькам снаружи, когда они несли Луизу Уэстэрвей. Последний раз она побывала в своей студии.

Мы с лейтенантом остались один в пронизанной солнцем комнате, которая внезапно показалась мне каким-то ледником.

Сантана придавил окурок с преувеличенным старанием, затем выпрямился и посмотрел на меня. У него были карие глаза, в которых явно читалось презрение ко всем и вся. Я подумал, что с ним так же невозможно о чем-то договориться, как с Чингисханом.

— Уэстэрвей звонит вам и договаривается о встрече в мотеле, — заговорил он почти шутливо, совершенно нейтральным голосом. — Когда вы приезжаете туда, там находится дама. Неожиданно, без всякой причины он наносит вам удар. Когда вы приходите в себя, его нет, а дама убита. — Он немного подождал, чтобы я прочувствовал тишину. — Это случилось вчера вечером около шести. Сегодня днем, примерно в половине пятого, вы наносите визит сестре Уэстэрвея, и без всякой причины она бьет вас по голове. Когда вы приходите в себя, она мертва, убита точно так же, как Глэдис Пирсон, пулей того же калибра, как я догадываюсь. Как вы можете это объяснить, Холман? Вы склонны к убийствам или нечто подобному?