Все демоны моего мужа (СИ)

— Музыканты. Они поют и играют только раз в год. В сезон большого снега. Слушай, это просто замечательно, — успела шепнуть мне Лия, и в тот же момент по комнате поплыли странные, одновременно зовущие за собой и печальные звуки. Они витиевато огибали все, что находилось на пути их звучания, одновременно проникая в сердце, заставляя его стучать в унисон со своими кудрявыми переливами и перекатами. В этой мягкой лавине, увлекающей за собой, бурлила горная река, то стремительно несущаяся по камням, то свергающаяся водопадом с отвесной скалы. Слышался щебет птиц, а сквозь причудливый калейдоскоп смыкающихся крон древних кряжистых деревьев проникало солнце. Я снова сидела на прогретом случайным осенним солнцем камне, и то ли в музыке самой, то ли перед моими глазами блеснуло что-то яркое, и в тот момент мне стало понятно, что это река сама принесла мне дары свои — кулон и ..... Шаэля? Музыка объясняла все, что происходило со мной, как только могла она. Не словами, а образами, которыми она щедро делилась, пытаясь открыть не то, что я вижу, а то, что таилось в сердце. Она словно вытягивала истинные чувства и желания из самой глубокой глубины, не заставляла, а намекала принять верное решение.

Это была очень древняя, очень странная и очень опасная музыка. Она откатывалась к прошлому, соединяя его с настоящим. И намекала на будущее, но лишь намекала.

Откуда-то пришло понимание, что эту же самую музыку слышали стены древнего храма, что она сопровождала древние, ныне почти забытые служения прошлым богам. А затем, изгнанная из порушенных капищ, стала уделом бездомных скитальцев, не находящих дома и покоя. И служила, может быть, единственным утешением гонимых адептов уничтожаемой веры.

Она была мудра, как много поживший и почти все видевший старик.

Что-то было там ещё, почувствовала я. Не могла уловить, все время срываясь в самый последний момент с ощущения, что вот-вот пойму это очень важное. Люди и вещи, которые находились в комнате, словно растворились в звуках, уплыли за ними, стали нереальными. Осталась только я, словно обнаженная совершенно. На мне не было ни одежды, ни кожи, ни сухожилий, ни костей. Обнаженная душа с непривычки обжигалась о музыку, и это было состояние одновременно болезненное и сладостное. «Да» — подумала я, отвечая на вопрос, который мне не был задан. Собственно, в этот момент вообще не знала, чему сказала «да».

Не в силах больше смотреть в глаза самой себе, проявленной через эту музыку, я отвернулась к темному окну, у которого каким-то образом оказалась. По ту сторону бытия, отделенной всего-навсего куском хрупкого стекла, на меня из темноты ночи смотрели глаза. И я знала, чьи глаза это были. Знала настолько, что через мгновение уже не чувствовала ни холодный морозный воздух, ни порывы колкого ветра, ни режущего света хрустальных звезд с бездонности небес. Меня вынесло и музыкой, и зовущей силой, которой невозможно было сопротивляться простыми человеческими мыслями, и той бездной, которая только что открылась во мне. Только что стою у окна, обхватив предплечья беспомощными руками в последней попытке защититься от потока, в который увлекает меня эта музыка и таинственный напиток, а через мгновение я уже почти обвисаю в ждущих руках в темноте заметаемой снегом беседке во дворе.

«Это все аштаракский глинтвейн», — спасительно думала я сквозь невыносимо томительное и приятное головокружение, чувствуя его мягкие прохладные губы сразу всюду — на щеках, в уголках рта, шее, теплой ключице. И сквозь эту истому очень приблизительно доносилась трезвая мысль: «Хватит пенять то на кулон, то на глинтвейн. Тебе просто этого хочется. Вот и все». Я зацепилась за это уничижительное «вот и все», и с трудом, но отстранилась. Уперлась руками в его грудь, мягко отталкивая, не подпуская к слишком интимной границе, за которой заканчивается один человек и начинается другой. Попыталась заглянуть в его душу, но взгляд Шаэля был рассеянным, блуждающим, кроме того, у меня самой все плыло перед глазами.

— Это все аштаракский глинтвейн, — повторила я свои мысли вслух. Как можно серьезнее.

— Не пей больше эту отраву. На самом деле, это все — наша тяга друг к другу, — строптивым эхом отозвался Шаэль.

— Мы не будем этого делать, — собрав всю волю в кулак, сказала я.

— Будем, — вторил он мне, но как-то неправильно. Затем он словно соскочил со словесной колеи, которую я с таким усилием проложила, и сказал:

— Обязательно будем. Жду тебя в доме невесты. Ты скоро придешь.

Шаэль опять перешел на отрывистый, какой-то недоразвитый стиль изложения своих мыслей. Я помотала головой, давая понять, что не приду. Никогда и ни за что.

— Сегодня. Ночью. Просто не будет выбора.

Шаэль внезапно растворился в окружающей беседку тьме, и сразу поднялась низовая вьюга, запорошившая и его следы, и вообще сам факт его недавнего существования здесь. Осталось ощущение, что все это мне привиделось. Или.... Намечталось?

На пороге показалась хрупкая фигурка Леи, она отважно шагнула в начинающее печально завывать пространство.