Все десять пальцев

Он положил обе ладони девчушке на шею и нежно поцеловал в плотно сжатые губы, затем в носик, снова в губы. Юкки не отвечала на поцелуи, ее словно сковало вечной мерзлотой.

– Оставь меня в покое, – проговорила она, не разжимая губ. – Я тебя ненавижу.

Он прошептал:

– Оля, моя «бывшая», меня кое-чему научила... Называется «крылышко колибри».

Язык его осторожно прикоснулся к левой груди Юкки и мелко-мелко задрожал – точь-в-точь как крыло миниатюрной экзотической птички. Обе ладони Кирюхи, не дотрагиваясь до выпуклостей бюста девчушки, мягко скользили вокруг них, почти не касались кожи. Слегка приоткрыв рот, Кирюха взял сосок губами и вновь заработал языком. Продолжая оглаживать подножия Юккиных аккуратных холмиков, отпустил сосок, прикоснулся языком ко второму и проделал ту же процедуру.

Бросив быстрый взгляд на лицо Юкки, Кирюха заметил, что его узница слегка приоткрыла губы. Он взял соски Юкки тремя пальцами каждый и принялся аккуратно их разминать, прохаживаясь языком по ложбинке меж грудей девушки, затем прижался к Юкки всем телом и стал медленно двигаться вперед-назад – при этом груди и живот девушки мягко терлись о его пушистую грудь.

Через некоторое время он вновь припал к губам пленницы: на сей раз они были податливыми и нежными. Целуя, Кирюха не переставал ласкать грудь Юкки.

– Руки... Отпусти руки... – прошептала она срывающимся голосом. Кирюха почувствовал, как сильно хочется девчонке обнять его обеими руками, вжаться в него, впиться губами...

– Успеем, – ответил он, дотронулся пальцем до девичьей промежности, погрузил его внутрь, неторопливо зашевелил. Жертва раздвинула ноги, чтобы мучителю было удобнее, и принялась негромко постанывать.

Указательный и средний палец Кирюхи ездили во влагалище Юкки, большой палец массировал клитор. Юкки возилась, колыхая невысокой грудью, стонала, иногда умолкала секунд на десять, задержав дыхание, после чего громко вскрикивала. Ей хотелось большего, но лямка, сжимавшая ее запястья, и не думала отпускать пленницу.

Внезапно пальцы вышли из нее.

– Эй!.. – запротестовала Юкки. В ответ на это Кирюха звонко ударил ее по щеке ладонью. Девушка взвизгнула, больше от неожиданности, чем от боли.

– Это чтобы тебе жизнь медом не казалась, – усмехнулся он.

Бил поочередно правой и левой рукой:

– Хочешь, чтобы тебя хотели, дрянь?

Пощечина. Взвизг.

– Любишь, чтобы парни тебя умоляли, дрянь?

Пощечина. Вскрик.

– Нравится, когда к тебе пристают, дрянь?

Пощечина. Вопль.

– Ори сколько хочешь. В коридоре не слышно.

Пощечина. Всхлип.

– Прошмандовка!

Пощечина. Плач вперемешку с безумным хохотом.

– На балконе с наркоманом сношаешься? – Кирюха стаскивал с себя брюки. – С уродом, у которого еле-еле стоит? Дрянь! Ты забудешь всех своих наркоманов раз и навсегда! Я тебе покажу, как трахаются берсерки!

Он схватил Юкки за ножки, рывком раздернул их в стороны до отказа, будто жареную курицу пополам разломил.

Воткнулся. Задвигался.

Привязанная к батарее Юкки ездила по полу взад-вперед, шурша спиной о картон, стукалась макушкой о стену, обливалась слезами и смеялась, как сумасшедшая.

– ...Думаешь, это все? – зло спросил Кирюха, отдуваясь после первого оргазма. – Ты меня еще не знаешь... Ты у меня посинеешь!

Мучил долго. Мастерски доводил до умопомрачения, снова и снова заставлял плакать и бешено хохотать, унижаться, просить прощения, бил, ласкал, переворачивал, катал по полу, как кот пойманную мышь...

Юкки проснулась очень рано – за окном еще не рассвело. Проснулась потому, что приказала себе проснуться.

Ныли распухшие от поцелуев губы, исцарапанные щетиной и избитые стальными ладонями щеки, синяки на руках и ногах, следы от лямки на запястьях. Потянулась – заплакало все тело. Она глубоко вздохнула, затаила дыхание и потянулась еще раз, наслаждаясь сладостной болью.

Кирюха спал рядом на собственной одежде. Юкки неосязаемо поцеловала его в переносицу.

Самым трудным было встать. Она перекатилась на живот, уперлась руками в пол, приподнялась на четвереньки, выпрямилась, встала с колен – ножки при этом чуть не подломились. Подобрала халат, накинула. Босиком вышла из каморки.

Прошагала через пустой актовый зал, который показался ей бесконечно огромным, подошла к двери. Прислушалась: снаружи тишина.

Вынула из кармана халата изогнутый гвоздик. Отперла дверь. Выглянула.

На цыпочках побежала по безлюдному коридору, подпрыгивая, будто мышь-воровка. Выскочила на лестницу, побежала вниз по ступенькам – холодный бетон ожег ей ступни, заставив окончательно проснуться.

Добравшись до пятого этажа остановилась, услышав шаги.

Навстречу ей поднимался охранник – сонный и злой, как медведь-шатун. Выполняя приказ коменданта, он всю ночь бродил по общаге. Заходил без стука в комнаты, из которых доносились какие-то звуки. Присматривался к тем, кто выходил покурить на балкон. Время от времени заглядывал в туалеты. Поначалу эта игра в охотника его забавляла, но к четырем утра, когда вся общага погрузилась в сон, он уже еле плел ногами.

«Последний раз вверх-вниз – и на боковую», – решил охранник.