– Oui. Я думаю, что в этом случае и пригодятся ваши расследовательские таланты. – Мадам Госсет снова подалась вперед, в то время как самолет заложил вираж, готовясь к посадке посреди громадного и невероятно голубого океана. – Voyons[15]
, у меня нет ни малейших оснований подозревать, что происходят какие-то нарушения. Если такие основания появятся, я вам о них сообщу. Вы здесь для того, чтобы не позволить нам, намеренно или нет, «открыть тропинку в страну мертвецов». – Ее взгляд стал жестким. Чуть ли не свирепым. – Мы проектируем вещи, которые улучшают жизнь людей. Но если плоды наших трудов рушатся, они уносят жизни. Мы должны быть стопроцентно уверены. Вы понимаете?Она уставилась на него таким пронзительным взглядом, что Бовуар опешил. До этого момента он видел предложенную ему работу с другой перспективы.
Мягкая посадка после жестоких реалий Квебекской полиции. Жалованье гораздо больше, чем он когда-либо надеялся получить. Они будут в безопасности. Они будут жить с комфортом. Они будут в Париже.
Теперь он увидел свою работу с перспективы мадам Госсет.
На кону стояли жизни людей. И его работа состояла в том, чтобы ни одна жизнь не была потеряна.
– Но я физически не смогу держать на контроле все проекты, – сказал он. – Их не одна сотня.
– У вас для этого есть штат сотрудников. Не беспокойтесь. Когда вы привыкнете, у вас разовьется чутье на нарушения. Вы будете чуять их запах.
«Чуять?» – чуть не вырвалось у него. В чем, по ее мнению, состоит расследование? И все же он вынужден был согласиться: если совершаются какие-то нарушения, то появляется особый запах.
В последующие дни и месяцы Жан Ги Бовуар размышлял об этом разговоре. Он вспомнил о нем теперь, глядя на своего заместителя, источавшего запах «Диор» и негодование.
– Я думаю, что сумею разобраться с люксембургскими планами, Северин. Merci. Как продвигаются дела с патагонским проектом?
Какая-то его часть симпатизировала мадам Арбур. Но если она до сих пор не приняла его, не согласилась с его назначением, то одному из них придется уйти.
«И ушедшим буду не я», – сказал себе Бовуар.
– С патагонским? Я ничего о нем не знаю. – Она встала. – Извините. У меня создалось впечатление, что вы захотите поговорить о люксембургском проекте.
– Почему вы так подумали?
– Потому что на следующей неделе там пройдут последние испытания на безопасность. Может быть, вы захотите присутствовать?
– Не вижу для этого оснований. Может быть, вы хотите поехать? Вы поэтому пришли?
– Нет-нет. С этим все в порядке.
Даже по стандартам Северин Арбур это был странный и обескураживающий разговор.
– Вы хотите что-то сказать о люксембургском проекте, Северин?
– Нет.
Она покинула его кабинет, и Жан Ги подумал, что ему следовало бы посмотреть доклад по Люксембургу. Еще раз. Но уже шел шестой час. Ему нужно было спешить домой, чтобы покормить Оноре и дать Анни возможность вздремнуть перед ужином.
Люксембург может подождать.
Сняв свой пиджак со спинки стула, он прошел в соседний кабинет, где сидела мадам Арбур, и сказал:
– Я ухожу домой. Желаю хорошего уик-энда.
Она подняла на него взгляд, потом снова уставилась на монитор. Без единого слова.
Оставшись одна, Северин Арбур огляделась. Она понимала, что сейчас близка к точке невозврата, как это называют летчики. Еще один удар по клавише, и она будет полностью и безвозвратно в этом потоке действий.
В окне она видела вдали Эйфелеву башню.
Чудо французской инженерной мысли. Монумент инновации и дерзости. Что-то такое, чем можно гордиться.
Потом мадам Арбур вернулась к ноутбуку и нажала «отправить».
Взяв свою сумку от «Шанель», она поспешила прочь, задержавшись на несколько секунд, чтобы отметиться в книге ухода.
– Хорошего уик-энда, – сказал охранник, осмотрев содержимое ее сумки.
Северин Арбур улыбнулась, пожелала и ему хороших выходных, после чего вышла и направилась в метро.
Теперь пути назад не было.
Глава третья
Когда они вышли на улицу Архивов, Рейн-Мари Гамаш взяла мужа под руку, и они двинулись в сторону автобусной остановки на улице Катр-Фис.
Арман предложил взять такси, чтобы доехать от их квартиры в Маре до ресторана, но Рейн-Мари предпочла автобус. Она хорошо знала этот маршрут. Тот самый маршрут, который всегда подтверждал, что она в Париже.
– Ты помнишь, когда мы в первый раз сели в этот автобус? – спросила она.
Он слышал ее слова, но думал о том, как Рейн-Мари в первый раз взяла его под руку. Вот так же, как сейчас.
Это было их третье свидание, и они шли после ужина по скользкому зимнему тротуару в Монреале.
Он предложил ей руку, чтобы не упала, и в тот же самый момент Рейн-Мари протянула руку к нему.
Чтобы не упал он.
Она взяла его под руку. Чтобы их судьбы переплелись. Если один из них потеряет равновесие, то другой его поддержит. Или они упадут вместе.
– На тебе был синий плащ, который дала поносить твоя мать, – сказал Арман, вспоминая тот морозный вечер.
– На мне было платье в горошек, которое я одолжила у сестры, – сказала Рейн-Мари, вспоминая тот теплый день.
– Это было зимой, – сказал он.
– В самый разгар лета.