Все для тебя

— В Италию? Я сегодня уже второй раз слышу об этой волшебной стране, — улыбнулась Марина. — Что-то тебя, брат, под старость в путешествия потянуло.

— Наоборот, сестричка. Всю жизнь путешествовал, а теперь хочу наконец нормально пожить: своим домом, с любимой женщиной.

— Она итальянка?

— Нет. Русская. Но живет в Италии. Знаешь, Маринка, я, похоже, впервые в жизни по-настоящему полюбил.

— А как же с Людой?

— С Людой все решено. Документы на развод я еще до того, как в рейс уйти, подал. На днях разведемся и уеду.

— Что она за женщина? Та, в Италии?

— Прекрасная женщина. Переводчица. Разведена. Живет с сыном. Молодая, твоего возраста. У нее уже есть вид на жительство. Если мы сразу зарегистрируем брак, я смогу легально работать.

— А где ты будешь там работать?

— Есть где. Мы уже все обсудили, просчитали. Думаю, со временем я буду зарабатывать намного больше, чем до сих пор.

— Свое дело откроете?

— Собираемся. У нее есть связи, сбережения. У меня тоже есть деньги… Да не в этом дело! Знаешь, я никогда не мог даже представить, что так бывает!

— Но с Людой у вас же тоже когда-то было…

— Так не было. Я вообще женился на ней только потому, что она забеременела. Не хотел поступать, как… В общем, ты понимаешь…

— Да, — вздохнула Марина и одобряюще улыбнулась. — Понимаю. Несмотря ни на что, я рада за тебя, Гриша. Любить — это большое счастье! Ты знаешь, мне показалось, что Миша и Алена не очень расстроены.

Брат кивнул и потянулся за сигаретами.

— Я с ними еще полгода назад поговорил, все объяснил, чтобы мать потом не переврала. Кажется, они меня поняли. Мы всегда были с ними друзьями, проблемы отцов и детей между нами не существовало. Я ведь мало дома-то бывал. А как приедешь на несколько месяцев, хочется не кричать да воспитывать, а лишь любить их. С Людой только ради детей и жил. У нее на редкость склочный характер.

— Но она любит тебя.

— Да никого она не любит, кроме себя! У нее и дети на втором месте после себя любимой! Вот почему она вам позвонила? Я ведь все ей честно объяснил! Я люблю другую женщину и не могу жить на два дома. Хотя для моряка такая жизнь — дело привычное. Но меня она не устраивает.

— А Люду устроило бы.

— Правильно, потому что ей не семья нужна, а видимость семьи! Ты нашу квартиру видела? Музей! Все, что подороже, в дом притащила! Барахла — в шкаф не помещается. А все ноет! Все мало.

— Ты знаешь, она такой стол к моему приезду накрыла, что я решила, точно — денег ни копейки. Артистка!

— Ну, за эти художества она получит.

— Ой, не надо, Гриш! А то получится, что я жаловалась. И остановилась я у нее!

— И денег привезла! Небось, все, что дома было, отдали. Святые люди!

— Да бог с ними, с деньгами. Мама так решила. Для внуков. Пусть!

— Ну что ж. Пусть так. А я тебе для вас передам. От меня.

— Что ты? Не надо.

— Еще как надо! Что бы такое маме купить? Посоветуешь?

— Не знаю.

— Ну, подумай, время еще есть.

Они проговорили с Гришей до обеда. За домом Эммы Витальевны была хорошенькая беседка. Они перебрались туда, Гриша открыл бутылку «Киндзмараули», и разговор продолжился. Марина не помнила, когда еще ей приходилось так душевно и спокойно говорить с братом. Он был старше ее почти на пятнадцать лет. После восьмого класса поступил в мореходку, Марина тогда только родилась. Для нее старший брат существовал в звонках, письмах, фотографиях, изредка он приезжал. Гриша был большой, как взрослый, но она могла говорить ему «ты». Он всегда привозил ей игрушки и книжки, водил в зоопарк, в цирк. Она гордо шагала рядом, держа брата за руку, а прохожие думали, что он ее папа. Однажды пожилая женщина в метро так и сказала: «Какой молодой папа». Они тогда смеялись всю дорогу. Марине было лет шесть, а Гриша был в парадной морской форме, с кортиком. Она уже знала, что кортики носят морские офицеры, и страшно гордилась Гришей. Только у нее одной во дворе был такой красивый взрослый брат, да еще и военный моряк. Принимая во внимание это обстоятельство, во дворе ее уважали и не таскали за косы, как других девчонок. Из разных плаваний Гриша привозил ей куклы. Таких кукол не было ни у кого: все заграничные, в красивых платьях. Некоторые куклы даже говорили, а одна, самая большая, и говорила, и ходила! Женившись, Гриша стал приезжать реже. И приезжал больше с семьей, сначала с маленьким Мишей, потом с двумя детьми. Марина любила племянников, но ей теперь не хватало того брата, который безраздельно принадлежал ей одной, пусть даже всего неделю. Может, из детской ревности, но Люда ей не понравилась, хотя тогда она не была такой толстой. Бабушке Вале она тоже не понравилась. Она назвала ее «клушей» и тихо добавила: «Бедный мальчик». Бабушка любила Гришу. Иногда Марине казалось, даже больше, чем ее, родную внучку. Но она не обижалась — Гришу нельзя было не любить.