Все дни прощания

— Сербский король Петр, — начал Илья Муромец, — сын короля Александра Карагеоргиевича, который отрекся от престола в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году. Король оставил сыну нищую казну, и королевич Петр уехал в Париж. Там он поступил в академию генерального штаба. Он прекрасно учился, а кроме того, был великолепным спортсменом — вот бы его к вам в училище!

Илья Муромец посмотрел на Николая Николаевича, но тот лишь усмехнулся — ему нравился ответ.

— Спасибо, достаточно, — сказал Николай Николаевич, я увидел, как разгладилось и помолодело его чисто выбритое лицо.

Степка многозначительно посмотрел на меня, — дескать, ну и фрукт!

— Почему вы не хотите продолжить учебу в школе? Такими знаниями, а главное, такими способностями обладает далеко не каждый. Правильно ли вы делаете, что поступаете к нам в училище? У нас будет гораздо меньше свободного времени, чем в школе. А так закончили бы школу с отличием, и вам, при вашей памяти, — прямая дорога в университет.

— Я там и так буду, потому что верю в себя, — пророкотал Илья Муромец. — Ас отличием — необязательно. Когда я стану великим ученым, — он усмехнулся в расчете на то, что слушатели понимают юмор, — мне будет приятно, что свою трудовую жизнь я начал рабочим.

— Не будь я таким любопытным, я бы вернул вам документы, — сказал Николай Николаевич. — И вот что. С первых дней организуйте в училище исторический кружок. Согласны? Вот и славно. Пишите заявление, оставляйте документы — и до свидания, профессор.

Когда Илья Муромец ушел, Николай Николаевич сказал Валентине Андреевне:

— Боюсь, что сегодня мы с вами приняли нового Михайлу Ломоносова. Или Евгения Тарле. Или кого-нибудь еще в этом роде. Боюсь, со временем на фасаде нашего училища возникнет мемориальная доска с золотым именем и фамилией этого гиганта!

— Поживем дольше — узнаем больше, — невозмутимо ответила Валентина Андреевна. — Кто следующий?

— Ось свидэтельство, — сказал парень передо мной, — ось характеристика и фотографии. Граю на бояне, на аккордэоне, на рояли та на скрипке.

Лицо Николая Николаевича осветилось радостью, он подошел к шкафу, достал оттуда большой черный ящик. Бережно раскрыл футляр и подал парню инструмент.

— Вы сказали, что играете на аккордеоне?

— Граю, — кивнул парень. — Тилько хочу вас предупредить, что граю абстрактную музыку: каждая нота в ней длытся нэ меньше пяти секунд. За это время нужно представить какой-нибудь образ. Или действие. А то не будэ удовольствия.

Мужчина помрачнел:

— Валяйте, пожалуйста. Слушать абстрактную музыку мне до сих пор не приходилось. Абстрактную живопись видел — забавно. А вот музыку…

Парень сел на стул, долго надевал ремни, нажимал какие-то клавиши, и мне показалось, что он так и будет бесконечно прилаживаться, а сыграть не сыграет.

«А если все-таки сыграет, — думал я, — мне тут с моими способностями делать нечего…. Только вечным иждивенцем быть!»

И вдруг опять заторопилось, заторопилось мое куда-то опаздывающее сердце. И опять в нем приподнялась и стала тыкаться знакомая иголочка… Сейчас подойдет моя очередь, а я не решил, как быть. «Этому мужику я бы рассказал, ему бы я мог рассказать, но тут эта женщина… как при ней рассказывать такое?»

Парень растянул мехи, и в приемной будто загудел теплоход. Я видел его большие, срезанные под углом трубы, красную ватерлинию, маленьких человечков, которые двигались по палубе и смотрели на берег. А с горы бежали люди. Вот бежит Вера: темные волосы прыгают за спиной, вьются по ветру… За нею — мой отец. А там, дальше — квартирантка Лена. Она такая маленькая, меньше всех, и похожа на девочку, женщина-девочка… И я бегу. Нам нужно попасть на этот теплоход!.. Но тут передо мной вырастает стена, каменная, тяжелая — не перелезть, не обежать. А теплоход уже гудит издали, мне из-за стены его не видно… Рядом со мной что-то звенит и похрустывает, будто кто-то в громадных сапожищах ходит по стеклу…

Я увидел аккордеон, лицо парня, который только что играл «абстрактную» музыку. Оно было радостным и красивым. Парень улыбался — он совершил чудо.

— Вероятно, я чего-то не понимаю в этой музыке, — сказал Николай Николаевич. — Но ничего такого я себе не представил. А вот могли бы вы нам сыграть что-нибудь «реальное», знакомое? Какой-нибудь вальс, например, Штрауса?

Парень пожал плечами:

— Та й нема ничого проще.

И тут в приемной грянул настоящий вальс Штрауса. И как он играл! Его маленькие руки почти не касались клавишей, казалось, мелодия рождалась сама, без участия музыканта.

— Спасибо, молодой человек, сегодня в вашем лице у нас достойно представлена музыкальная Украина. Вы будете приняты. И с первого же дня повесьте объявление, чтобы ребята, играющие на музыкальных инструментах, записались у вас.

— А руководителя нема?

— Были бы желающие, руководителя предоставим. Наша нежная страна ничего не пожалеет для подростков. Кто там следующий?

Парень писал заявление, а я, глядя на него, все еще не знал, что делать. Можно было поступить просто: повернуться и шагнуть за дверь. Но я не мог уйти, не хотелось мне отсюда уходить.

Степка подтолкнул меня к столу.