Читаем Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса полностью

Свен. Вот мы в квартире. Я щупаю рукой диван. Он заключает в себе нечто... ну...

Ханс. Это, наверное, пенорезина.

Свен. И это существует там, хоть я его и не чувствую. Я чувствую только...

Ханс. Пластмассу.

Свен. Вот именно, пластмассу. И потом. Мы — здесь. (Указывает рукой позади себя.) Там другие комнаты. Их мы сейчас не видим. Но они есть. Над нами квартира. С другими людьми. А снаружи нас окружают улицы, а за улицами — другие улицы. И это никогда не кончается.

Ханс. Ну да, земля же круглая.

Свен. Об этом думаешь, когда одной ногой стоишь в могиле. Я же, по сути, совершенно бессилен, вы разве не видите?

Ханс. Ты имеешь власть в фирме.

Свен. Но когда я умру? Тогда вы спустите с меня штаны и понюхаете промежность.

Анна. Это я только так сказала. Профессия у меня такая.

Свен. Но вы здесь. Это потрясающе. Я жалкий трус и все-таки могу находиться здесь, среди вас, молодых людей.

Анна. У тебя раньше были инфаркты?

Свен. Так, теперь заговорила медсестра.

Анна. Нянечка. Я нянечка.

Свен. Каждый день для меня последний. Я как актер, выходящий на сцену. Когда пьеса окончена, меня нет.

Ханс. А потом новая пьеса, на следующий день.

Свен. Этого-то никогда и не знаешь.

Анна. Значит, это действительно может быть твой последний вечер?

Свен. Я на самом деле хочу, чтобы вы завели ребенка. Если вы сделаете это, я буду продолжать жить в этом ребенке.

Анна. Но это трудно.

Свен. Почему?

Анна. Такие чувства для меня проблема. Хотя об этом трудно говорить. Может, глупо так говорить.

Свен. И что ж, вы никогда не спите друг с другом?

Ханс. Почему? Спим.

Анна. Да нет, никогда.

Свен. Никогда?

Анна. Я переспала как-то с одним парнем, когда мне было шестнадцать, и это было так противно, что у меня никогда больше не было желания это повторить.

Ханс. Она, наверное, фригидна.

Свен. Тебе надо усвоить, что это не опасно.

Анна. И что тогда делать?

Свен. Дышать на меня.

Анна. Как это?

Свен. Дыши мне в лицо.


Анна дышит на Свена.


Свен. А теперь я подышу на тебя. (Дышит в лицо Анне.) А теперь ты на меня.


Анна дышит ему в рот, Свен в рот Анне, Анна Свену, Свен Анне, и, когда Анна снова начинает дышать Свену в рот, он чмокает ее.


Свен(шепотом). Ну как?

Анна. Что?

Свен. Как ты себя чувствуешь?

Анна. У меня столько разных чувств. Меня прямо распирает.

Ханс. И что это за чувства?

Анна. Свен, может, сумел бы убедить меня, что это не опасно.

Ханс. Каким образом?

Анна. Если бы я переспала с ним.

Ханс. Анна!

Анна. Я помню первый раз, когда ощутила голод. В детстве мне всегда давали есть в определенное время. И я не знала, что значит быть голодной. Я спрашивала приятелей, и они говорили, что это когда в животе словно сосет. И я думала, что это как когда болит живот при желудочном гриппе. А потом, когда мне было одиннадцать или двенадцать, я однажды весь день пробыла на улице и пропустила обед. Было воскресенье. Вернувшись домой, я отправилась в кладовку. И тогда-то почувствовала: сейчас я голодна. То же самое сейчас.

Свен. Я не знаю, что в таких случаях говорят. Наверное, мне хочется. Я мог бы сделать это так, чтобы тебе было хорошо.

Ханс. Ну-ка, кончайте это.

Свен. Что?

Ханс. Я разве не имею права голоса?

Анна. Слушай, Ханс, не воспринимай это так.

Ханс. То есть?

Свен. Знаешь, может, потом у вас все наладится.

Ханс. Да хватит уже. Ведь это шутка, да?

Анна. Не знаю. Просто у меня возникло такое чувство. Я только говорю, как оно есть на самом деле. Я всегда была искренней. По-моему, такой и надо быть.

Свен. А что если бы я умер, Ханс?

Ханс. И что же?

Свен. Вообще-то я не хотел ворошить это. Но вдруг бы я умер? Разве ты не рад, что я здесь?

Ханс. Рад, конечно.

Свен. Так не перевешивает ли одно другое?

Ханс. Что ты имеешь в виду?

Свен. Единственное, чего мне хотелось бы, и, наверное, это не так уж страшно, если вспомнить, что ты со мной сделал, — чтобы Анна сняла колготки и я смог бы увидеть ее ноги.

Ханс. И тогда ты прекратишь?

Анна. Что ты хочешь сказать?

Ханс. Не знаю. Что ж, давай.

Анна(Хансу). А меня ты не спросишь?

Ханс. О чем? Само собой, если ты не хочешь, тогда...

Анна. Спроси, хочу ли я.

Ханс. Хорошо, ты хочешь этого?

Анна. Мне все равно. (Спускает колготки, поворачивается, наклонившись к ногам Ханса, так что верхняя часть ее ног оказывается над коленями Свена. Потом отклоняется назад, спиной к коленям Ханса.)


Свен разводит ей немного ноги, гладит по коленям.


Свен. У тебя удивительно красивые ноги, Анна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Соколы
Соколы

В новую книгу известного современного писателя включен его знаменитый роман «Тля», который после первой публикации произвел в советском обществе эффект разорвавшейся атомной бомбы. Совковые критики заклеймили роман, но время показало, что автор был глубоко прав. Он далеко смотрел вперед, и первым рассказал о том, как человеческая тля разъедает Россию, рассказал, к чему это может привести. Мы стали свидетелями, как сбылись все опасения дальновидного писателя. Тля сожрала великую державу со всеми потрохами.Во вторую часть книги вошли воспоминания о великих современниках писателя, с которыми ему посчастливилось дружить и тесно общаться долгие годы. Это рассказы о тех людях, которые строили великое государство, которыми всегда будет гордиться Россия. Тля исчезнет, а Соколы останутся навсегда.

Валерий Валерьевич Печейкин , Иван Михайлович Шевцов

Публицистика / Драматургия / Документальное