Читаем Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса полностью

Эва. Это у меня не было аппетита. Правда, недолго.

Маргарета. Разве в кои-то веки в День всех Святых брал детей на воскресную прогулку в Юргорден.

Хенрик. Почему именно в День всех Святых?

Анна. «Когда мы, мертвые, пробуждаемся».

Маргарета. Да, нечасто это случалось!

Хенрик. Вот как!

Маргарета. Во всяком случае, это я водила Анну к электричке... к психоаналитичке, хотела я сказать.

Эва. Удивительно... Куда ни глянь, сплошной Фрейд.

Маргарета. Уж поверь мне.

Анна(забавляясь). Да, ты водила, но при этом отстраняла от себя все, что там выходило наружу. (Передразнивая.) Ах, какая очаровательная женщина, говорила она мне.

Маргарета. Так или иначе, я тебя к ней водила... Водила... Хотя не уверена, пошло ли это на пользу. Но ты сама меня об этом просила. Вот я и пошла. Могла бы получить за это хоть каплю благодарности.

Анна. Все равно, что там ни говори, а я была настоящий маленький бочонок. Погляди фотографии, которые на комоде.

Эва. На серванте.

Анна. Да, там, где у тебя детские фотографии.

Маргарета. Но дети всегда пухленькие, они и должны быть такими.

Анна. С тобой спорить — все равно что шизика убеждать. Ты ему слово — он тебе в ответ миллион.

Эва. Вот эта хорошенькая — это я.

Анна. Я и подростком была толстухой.

Эва. Посмотри на эту фотографию, видишь, я среди демонстрантов.

Хенрик. Когда это было?

Эва. Смешно теперь смотреть. Это — против Университетской реформы.

Анна. В белом костюме.

Эва. Это не костюм... А впрочем, может быть...

Маргарета. Скорее похоже на плащ.

Эва. От Курреж.

Анна. Какое все прилизанное, буржуазное. Дай-ка я погляжу. (Подходит и берет фотографии.)

Эва. Так или иначе, я участвовала в демонстрации.

Хенрик. Можно посмотреть?

Эва. Погляди на ту, что стоит сбоку.

Анна. Это, конечно, ты? Правые революционеры.

Хенрик. Можно посмотреть?

Эва. Мы были хорошо воспитаны.

Анна. Только не я. Я бунтовала против семьи. Первую революцию совершила я. Я дралась на улице.

Маргарета. С кем?

Анна(держит фотографию перед Маргаретой). Посмотри, увидишь.

Хенрик. Можно мне посмотреть?

Анна. Разве это не я? Толстая девчонка с прыщавой кожей.

Маргарета. Пухленькая, но это так мило. (О другой фотографии.) А вот эту, наверно, снимал папа... в один из тех редких случаев, когда он к нам наведывался.

Хенрик. Помолчать не можешь?

Маргарета. Извини.

Хенрик. Будь добра, дай мне фотографию!

Эва. Вот это да...

Хенрик(пытаясь замять разговор). Shut up[23], можно посмотреть?

Маргарета(будто не слыша). Ты грелась на солнышке на балконе. И отец тебя сфотографировал.

Эва(о собственной фотографии). Тогда у меня была короткая стрижка.

Маргарета. Ты улыбалась, потому что рядом сидела мама.

Анна. Как же.

Эва(собираясь подлить себе портвейна). Раньше это было настоящее Порто.

Анна. Какой же я жирный поросенок!

Хенрик. Тогда фотография была моим хобби.

Маргарета. Ничего подобного. Ты была таким сладким-сладким ребятеночком. (Делает вид, будто целует фотографию.) Милая, добрая, приветливая...

Эва. У меня в те годы, в переходном возрасте, никогда не было прыщей, никогда. Я вся была такая чистенькая. И кожа нежная-нежная, прямо как мрамор.

Хенрик. О себе все-таки так не говорят.

Эва. Почему, если это правда?

Хенрик. «И кожа нежная-нежная, прямо как мрамор». Разве можно так говорить о себе?

Эва. Впрочем, нет, прыщи были, вот здесь, на лбу. Конечно, можно. Раз это правда. (Показывает, отводя рукой волосы.) Здесь, на лбу, у меня была полоска сыпи, но только здесь, просто удивительно.

Хенрик. Все-таки странно это слышать.

Маргарета. А вообще-то я помню тот выходной, когда ты сделал эти снимки.

Анна(вспоминая свое юное бунтарство). Они, небось, думали, меня дома нет, потому что я где-то там набираюсь опыта, полезного для будущей карьеры социолога.

Маргарета. Ты не так уж часто интересовался собственными детьми. Даже когда она родилась, тебя не было рядом. Ты не сидел, не волновался в приемной.

Анна. Знали бы они, какого рода опыта я набиралась в это время. О Боже! (Держит перед собой одну из фотографий — смеется.)

Хенрик. Это же не от меня зависело.

Маргарета. Впрочем, я этого и не хотела. (Анне.) Ты пожелала явиться на свет на две недели раньше срока.

Анна. Ничего удивительного. (Роняет пачку фотографий.)

Маргарета. Ты поаккуратней с фотографиями... Я их так берегу... Это... воспоминания, переживания.

Анна. Переживания?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Соколы
Соколы

В новую книгу известного современного писателя включен его знаменитый роман «Тля», который после первой публикации произвел в советском обществе эффект разорвавшейся атомной бомбы. Совковые критики заклеймили роман, но время показало, что автор был глубоко прав. Он далеко смотрел вперед, и первым рассказал о том, как человеческая тля разъедает Россию, рассказал, к чему это может привести. Мы стали свидетелями, как сбылись все опасения дальновидного писателя. Тля сожрала великую державу со всеми потрохами.Во вторую часть книги вошли воспоминания о великих современниках писателя, с которыми ему посчастливилось дружить и тесно общаться долгие годы. Это рассказы о тех людях, которые строили великое государство, которыми всегда будет гордиться Россия. Тля исчезнет, а Соколы останутся навсегда.

Валерий Валерьевич Печейкин , Иван Михайлович Шевцов

Публицистика / Драматургия / Документальное