И, конечно, Никита об этом знал. А я, конечно, понимала, что на то у него и расчет.
Но тут ведь как еще получилось? Я попыталась представить то, о чем он сказал, и… мне даже недавно увиденный сон не помог!
Задумчиво проведя пальцем по груди мужчины, который раскидывался, понимаешь ли, странными обещаниями, я невинно поинтересовалась:
— Это как, интересно?
А он в ответ взглянул на меня внимательно, нежно и расползаясь в такой довольной улыбке, что…
Все!
Еще до того, как он начал показывать, я поняла, что мой вопрос и его улыбка — это последнее невинное действо, которое между нами еще было возможным, а потом…
Я вновь оказалась сверху.
Но не успела я хоть как-нибудь устроиться на мужских бедрах, уже не говоря про то, чтобы привыкнуть — как меня подвинули вверх. А пальцы Никиты сжали мои ягодицы, заставляя понять еще кое-что важное, что я упустила — засыпала я в брюках, а проснулась лишь в трусиках. Которые, собственно, трусиками были лишь спереди, а сзади терялись тонкой полоской, за которую уверенно сейчас потянули.
— Прогнись, — трусики не отпустили, это вторая рука мужчины, нежно погладив мою спину, надавила на копчик, прижав тем самым и трусики, и меня к горячему члену.
Я сделала всего пару движений, когда Никита обхватил рукой член, а меня оставил скользить по мошонке.
— Как тебе? — полюбопытствовал вскорости он.
— Горячо, — отчиталась я, чуть подумала и добавила: — Влажно и довольно приятно.
— Ты еще тут зевни, — усмехнулся он, сдвинул мои трусики в сторону и заставил почувствовать ярче.
Я двигалась, безотрывно глядя ему в глаза, пока не раздался хриплый приказ:
— Посмотри на то, как я хочу тебя, Аня.
И мой взгляд опустился вниз, на мужскую ладонь, которая без устали натирала толстый и длинный ствол, изредка беспокоя головку поглаживанием. Интересно, поместится ли он в рот — стрельнула в голове мысль-загадка, или это получалось только потому, что во сне? Я не представляла, что смогу открыть рот так широко — и самое страшное не сомкнуть зубы. А ведь может случиться оплошность, да? И в таком случае, некоторые еще будут просить, умолять, чтобы зевнула!
— Ты понятия не имеешь, сколько раз, представляя тебя, я кончал таким способом, — нежный, и все еще хриплый голос лишил меня последней доли веселья.
— За два дня? — не сбавляя темпа, несмотря на пожар внизу живота, потребовала я уточнения.
— В большинстве.
— То есть, еще до поездки…
В удивлении, я замедлилась, и он вновь надавил мне на спину, заставляя опять прогнуться и возобновить приятные обоим движения. Зная, что то, на чем я катаюсь — довольно нежная часть тела даже у такого сильного и тренированного мужчины, как этот, я старалась быть нежной и основной свой вес переносила на колени, которыми обхватывала бедра Никиты.
— До поездки тоже? — настаивала на ответе.
— Только когда мысль подмять тебя под себя становилось слишком навязчивой, — признался мужчина. — И когда мне безумно хотелось кое-что с тобой сделать…
Очередной скоростной полет — и я вновь на спине, с мужчиной, удобно устроившимся между моих раскинутых ног.
Я ощущала его так остро, что влажные трусики не спасали. И, наверное, он подумал также, что ни к чему эта почти невидимая защита, потому что немедленно сдвинул их и прижался ко мне теснее.
— Это яйца, — прокомментировал он.
Изумленная тем, что он поясняет элементарные даже для меня вещи, посмотрела в его глаза и… Вздрогнув от предвкушения, что открыто читалось в них, посчитала за благо послушно с ним согласиться:
— Очевидное сходство имеется.
После этих слов в нашей паре вновь произошли стремительные изменения. Сместившись вниз, Никита отодвинул ажурные трусики уже пальцем и, подув на мой чувствительный бугорок, поставил в известность:
— Хочу вылизать тебя языком.
— Ты… — представив эту картину, попыталась сдвинуть бедра, но куда-то, мужчина лежал между них и приплющиваться отказывался. — Ты говорил, что мы обойдемся… без этого!
Он взглянул на меня с таким праведным возмущением, что я почти усомнилась в том, что верно его расслышала.
— Будет, как обещал, — отрывисто огласил он и с деликатностью, на которую способны мужчины на грани, уточнил для меня: — Кончишь ты от яиц. А до этого…
Последнее, что я помню — это его улыбка, а потом… Он прикоснулся ко мне языком, и мир закрутился перед глазами.
Сначала он только попробовал, а через доли секунды явно вошел во вкус. Его язык был уверенным, жестким, и понимающим. Стоило резко выдохнуть, как он замедлялся. Стоило издать стон, как он немилосердно скользил и надавливал именно на эту точку. Эту. И любую другую, что я захочу. Достаточно было лишь дать понять, что мне нравится.
Но той точки, что ждала прикосновений сильнее других, его язык избегал. Томил ее ожиданием, мучил, чтобы заставить ее пульсировать, а меня попросить о невероятно смущающем:
— Жестче! Еще! Никита, пожалуйста!..