Всё еще люди. Рассказы

Сейчас я админ сайта об агли-культуре и передаю свой опыт новичкам. Большинство через соскакивает — не через пару-тройку месяцев, так через пару-тройку лет — и тут дело не только в общественном давлении, хотя оно, безусловно, играет огромную роль. Многим бывает самим противно жить с новым обликом. Это нормально. Быть агли может не каждый.

Часто говорят, что агли — это пустое, но такие люди не понимают: в мире, где быть красивым согласно общепринятым стандартам крайне просто, мы, уроды, демонстрируем, что современные средства можно использовать для получения более чем одного типа результатов. Мы показываем, что у вас есть выбор, какими быть, и хотим, чтобы выбор выглядеть радикально по-другому считался чем-то нормальным. К сожалению, мы так и не достигли этого в полной мере, но подвижки безусловно имеются. Сегодня даже есть множество медицинско-косметологических центров, где люди могут стать агли или усилить уже имеющееся аглинесс.

Всегда ли нужно для того, чтобы сказать о наличии выбора, давать пример чего-то крайне отличного от широко признанной «нормы»? Вообще это в разных вопросах по-разному, но, как мне кажется, в том, что касается внешности, это необходимо. И даже если я ошибаюсь в этом, я точно знаю, что аглинесс — неотъемлемая часть меня.

(Не) перенести

С Ярославом я познакомилась на ментально-поэтическом вечере, какие регулярно проводились в баре неподалеку от места, где я жила. То была пятница. Мы слушали стихи, одновременно получая на настроенные в начале мероприятия имплантаты или неинвазивные интерфейсы аккомпанирующие эмоциональные потоки. Я сама пробовала себя в ментальной поэзии, но всякий раз находила свое творчество вторичным и удаляла.

Ярослав тогда сидел рядом со мной. На мне были старомодные джинсы и футболка на пару размеров больше, Ярослав был одет в строгий и в то же время плавный в очертаниях серый деловой костюм.

Когда вечер закончился, я увидела, что он направился к барной стойке, наверно хотел заказать себе что-то. Я решила выпить чего-нибудь и пошла туда же. Видимо, то были бессознательные импульсы, подталкивающие меня к действию в попытке развеять одиночество.

Я села на стул через один пустой от него. Мой взгляд задержался на Ярославе. Худощавый, лицо мне не показалось тогда особо привлекательным, коротко стриженые каштановые волосы.

Заказав один из коктейлей, я спросила Ярослава:

— Как вам вечер?

Он повернулся в мою сторону. Смотря не в профиль, а анфас, я лучше разглядела его глаза. Умный и, казалось, немного усталый их взгляд.

— Неплохо. Мне понравилась поэма «Не вечное» Зузанны Оганович. Я уже был знаком с другой версией, но в этой редакции она сильно изменила эмоциональную компоненту. Это исполнение на меня произвело куда большее впечатление. А как вам?

— Да, на меня, пожалуй, тоже. Я видела, что та версия есть на странице Зузанны, но не запускала ее. Размышления о смерти, энтропии… Ой, только не подумайте, что я декадентка. Просто… — Бармен поставил передо мной мой заказ. — Спасибо.

— На самом деле, нормально задумываться обо всем этом. Жаль, что в обществе все еще сохраняются связанные с этими темами табу, многие боятся, что придут к неудобным мыслям. Когда те так или иначе приходят, срабатывают различные защитные механизмы. До сих пор большинство не перепаяло себе мозги, убеждениями или с техническим вмешательством, чтобы лучше справляться с мыслью о своей конечности.

— Вы психолог? — спросила я его.

— Нейропсихолог, если быть точным.

— Востребованная профессия. Если не возражаете, как вас зовут?

— Ярослав Новак. А вас?

— А я Ивона Штейнгауз.

— О, математическая фамилия!

— Вы знаете о Гуго Штейнгаузе? Я когда-то нашла информацию о нем, просто копаясь в результатах поиска по моей фамилии. Я занимаюсь теоретической физикой.

Ярослав отпил из своего бокала. Я взяла свой и сделала пару глотков.

Наверное, еще около часа мы трепались о том о сем. Обменялись контактами.

Вскоре мы начали встречаться. Я не знала, чего именно ждать от всего этого. За довольно короткое время мы очень сблизились.

Однажды я спросила у Ярослава — мы сидели на моей кухне и пили кофе:

— Как бы ты отнесся к тому, чтобы мы сделали сканы для нейроклонирования?

Он ответил, подпирая левой рукой подбородок:

— Хм… Что ж, можно попробовать. — Мне показалось, что ответил он без особого энтузиазма, скорее просто потому, что многие пары так делают. Но, так или иначе, согласился. Для меня это было очень важно.

В августе 2129 года субботним утром мы пошли в одну из подпольных клиник, с которой связались за некоторое время до этого. Выйти на нее было несложно.

Cамо мозговое сканирование заняло около получаса. Перед финальной его стадией мы были погружены с помощью магнитной стимуляции в сон. После нас разбудили. Далее довольно скрупулезно собирали данные с наших тел для создания виртуальных (которые потом при желании можно было изменить). По завершении нам дали накопители с образами для заготовок и с дополнительными данными.