Все голубые фишки

Солнышко, откинувшись на подушках, лежало в постели и курило французский галуаз.

– А где сейчас твой отец? – спросило солнышко.

– Папа улетел, – ответила Лёля и личико ее слегка омрачилось тенью мимолетной грусти, – папа заболел, он улетел в Калифорнию, там есть хорошая клиника и есть хорошие врачи.

– Я надеюсь, что у твоего папы все будет хорошо, – сказало солнышко, и протянув лучи-руки, солнышко властно коснулось Лёлечкиной груди.

– Иди ко мне, – велело солнышко.

И Лёля пала на своё солнце, не думая о том, что может сгореть. ….

Минаев заметался.

Из ста пятидесяти миллионов первого транша семьдесят он перевел Столбову на счет фирмы, зарегистрированной на его дочь. И пять миллионов Столбов взял себе.

Перевел на счет открытых в Чейз-Манхэттен банке кредитных карточек.

После этого они распрощались. Столбов улетел в Калифорнию, и наверное – навсегда.

Пять миллионов Минаев снял наличными и в двух спортивных сумках передал их Хэндермиту и Бэрроу.

С ними тоже распрощался в большой надежде на то, что больше с ними никогда не увидится.

Свои семьдесят миллионов тоже перегнал на счета в Чейз Манхэттен. Но перегнав, давал себе отчет в том, что когда денег хватятся, когда московские ребята через Интерпол заявят в ФБР, счета эти могут быть арестованы.

Надо было рвать когти.

Минаев вспомнил это забавное выражение, так смешно звучавшее в устах артиста Папанова, игравшего нестрашного бандита Лёлика, говорившего с каким-то непонятно откуда взявшемся белорусским акцентом… Надо рвать когти…

Надо рвать…

А захочет ли рвать когти Грэйс?

Захочет ли она рвать свои нежные коготки? …

– У нас проблема, – начал Антонов, когда Брусилов с егерем слегка поотстали.

Они с Богушом снова были на охоте в Николиной пустыни.

Только осенний опавший лист теперь шуршал под ногами.

И небо открылось в оголенных кронах деревьев.

– Проблема у нас, кинули нас Столбов с Минаевым, и так кинули, что хоть застрелись теперь из этого ружья, – сказал Антонов и для наглядности потряс в руках своей ЗАУЭРСКОЙ двустволкой.

Богуш молчал.

Он знал уже.

– Они даже москвичам отката не перевели, просто хапнули весь транш и убежали, ищи-свищи теперь.

Снова помолчали.

Прошли несколько сот шагов, потом Антонов заговорил.

– Надо что-то делать, Игорь, иначе нас просто в лучшем случае поубивают, ты понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Богуш.

– Так думай, ты же у нас голова, – нервно вскинулся Антонов, – меня же сперва Кучаев на куски порвет, а потом и московские накинутся, кому тендер отдавал?

Где откаты? Где тоннель?

– Не пыли, – спокойно сказал Богуш, – тоннель мы построим, даром что ли перезаклад в смете в два с половиной раза, а хапнули то только первый транш…

Так что ты давай объясни Кучаеву, чтобы второй транш от москвичей пролоббировал, с него и московским откатим, и тоннель построим, ну а уж себе любименьким и Кучаеву придется откаты урезать…

– А верняк построим? – недоверчиво спросил Антонов, – ведь если и со вторым траншем облом получится, то нас с тобой на лоскутки Вагран Аванэсов порежет, и никакой твой Брусилов тебя не спасет.

– Не ссы, построим, – сказал Богуш, – мы и так собирались щит Робинсон у Бамтоннельстроя за бесценок покупать, как лом чермета. Этим щитом и построим.

– Ну, Богуш, на тебя вся надежда, – сказал Антонов, – но если что, то смотри, меня убьют, но и тебе живу не быть, и сыночку твоему тоже, московские таких шуток не прощают.

– Я то не подведу, – сказал Богуш, – а вот этих наших однокашничков из Америки пускай сами московские отлавливают, у них руки длинные, они своего отката не упустят.

А потом была баня.

И в этой баньке, захмелевший от Русского Стандарта, Богуш стал жаловаться егерю – Максиму Анатольевичу на сына.

Урод…

Компьютеры, дискотеки, джуки-пуки…

И, видать, в больную точку попал.

Умного Максима Анатольевича тоже понесло:

– Эти с компьютерами – уроды! – говорил он, – Наше поколение было с портвейном и с Дип-Папл.

Я гляжу теперь на утих деградантов и ужасаюсь.

Уроды.

Сравнить разве можно с их сверстниками с Запада?

Те веселы и раскрепощены – забыли про свои детские увлечения.

А эти – наши, как Мальчиш Кибальчиш своим мальчишам, как Павка Корчагин своему комсомолу до сей поры верны Дип Папл и портвейну – а от того и рожи их угрюмы, потому как обман это был. И Западные ребята врубились в суть обмана, а наши идиоты в силу генетической верности своей – врубиться не могут. Сами Дип-Паплисты уже в рокенролл не верят, а эти старые… угрюмые с морщинистыми изможденными портвейном харями и с жалкими жидкими волосенками – все упорно верят, верят, верят… Страшно ходить на эти концерты, где вся эта жалкая тварь сорокалетних уродов собирается. Инженерики – бывшие студиозы инженерных факультетов – фанаты хард рок и хэви метал.

А вот нынешние – эти не на усилителях БРИГ и колонках С-90 зависают, эти торчат от компьютеров и от Интернета. От процессоров и от сетевых игрушек. И думают в наивности своей, что ушли дальше родителей своих.

Кретины!

Не понимают, что и дип-папл с портвейном это не реальная жизнь, и что Интернет с компьютерами тоже ничуть не лучше и не ближе к реальной жизни!