Все голубые фишки

Шел долгий обряд объятий и похлопываний по спине…

Миша Летягин обвел взглядом ряды пьяных сотрапезников, среди которых узнал многих своих институтских.

Невыносимой грустью повеяло от вида больших залысин, где некогда были шелковистые кудри. И от вида дряблых животов, свисавших над гульфами костюмных брюк, где раньше были тренированные железные мышцы пресса…

Но более, но более невыносимой грустью повеяло от вида разрушенных временем лиц некогда вожделенных подруг.

– Надо запретить приходить на праздники со старыми женами, – подумал Летягин.

– Гоша, ты крут, Гоша, ты достиг…

Миша был еще совершенно трезв.

Первые три рюмки "хеннеси" почти не подействовали.

– Интересно…

Миша усмехнулся собственным мыслям.

– Интересно…

Мыслей было две.

Одна маленькая, и одна большая.

Маленькая была о том, что в какой-то момент по жизни он начинал путать институтских друзей со школьными.

Это вносило беспорядок и сумятицу в ход логических рассуждений, адекватно объяснявших жизнь правильную, реальную, в которой не было места Богу и его ангелам.

Потому как была еще одна жизнь, в которой могло быть всё, и в которой были те ненайденные Кантом доказательства.

Но именно эта раздвоенность, в которой периодически пребывал Михаил, именно она и отличала его от реально мыслящих и оттого твердо стоящих на земле – Игоря Богуша и Вадика Столбова.

А Мишка…

Так навсегда и остался он мечтателем Мишкой, мечтателем, ничего особенного в жизни не добившимся. Ни серьёзного приносящего доход дела у него, ни настоящего большого дома… И даже жены не было у Мишки.

Летягин знал, чувствовал, что Вадик Столбов относится к нему с едва скрываемым превосходством.

Он-то достиг…

А Мишка что?

Снова стали пьяно обниматься.

– Ну, ты Гоша крут, ну ты достиг…

И опять Мишка усмехнулся своей второй, на этот раз большой мысли.

Точно.

Вот он все путал своих школьных и институтских друзей.

– Гоша, ты достиг…

– Да, я достиг…

Мишка хмыкнул.

Вспомнил своего не институтского, а школьного приятеля Сашку Васильева.

То-то его сюда не позвали.

Правильно.

А его и не могли сюда позвать, ведь он не Гошин институтский друг, а Мишкин школьный. Его Гоша даже и не знает, и с чего ему Сашку Васильева на свой юбилей звать? И к тому же Васильев живет теперь в Финляндии. В Хельсинки живет со своей Ленкой Круковской.

Хеннеси все-таки начинал действовать.

Гоша вот достиг.

А Сашка Васильев достиг?

Летягин снова хмыкнул.

– Ты чё, Летягин? Чего прикалываешься? – Вадик хлопнул Летягина по спине, – а помнишь, как мы у тебя на Дне рождения у холодильника дверцу оторвали?

Летягин помнил.

Не забыл, как на следующий день родитель драл и таскал за волосы его – студента второкурсника Мишку, словно какого-нибудь школьника первоклашку…

Но снова подумал о Васильеве.

И о Ленке Круковской.

Ведь Васильеву тоже на днях сорок пять.

И тоже – там в Хельсинки, наверное, юбилей отмечать будут…

Тоже, скажут ему?

Ну, Васька, ты достиг…

И тот пьяно угукнет, типа, – ну да, достиг, а что?

А чего он достиг?

Того, что как он выражался, свинтил из этой страны дураков?

Этого достиг что ли?

Пожрать, выпить, закусить здесь было от пуза – от живота.

Гоша любил это дело и порученцам своим наказывал, чтобы кафе выбирали с хорошей кухней.

Миша таки-таки ловко положить себе кусочек осетринки, так чтобы не брать с блюда последнее.

Выпил без тоста.

Налил еще.

Сидевшая слева Валя Удальцова, по которой Мишка сох еще на третьем курсе, стала с суетливой заботливостью подкладывать Мишке салату.

Ну, не то чтобы очень он сох по ней тогда двадцать пять лет тому назад, но глазками на лекциях на нее постреливал. А она высокомерная такая была – все только с перспективными парнями дружбу водила – с отличниками, да комсомольцами.

Правильной девушкой Валя Удальцова была. Не для того в Красноаменск приехала из своей Удомли, чтобы красоту свою бездарно разменять на такого беспутного хиппана, как Мишка Летягин, пускай даже и на городского парня, но явно беспутного.

Вышла она на четвертом курсе за факультетского секретаря комсомола. За Олега.

Его потом в КГБ на работу взяли. Мишка слышал, развелись они лет пять тому.

Валька сама у Гоши теперь в конторе сметчицей работала. Гоша-молодец, не оставляет своих однокашников и однокашниц, всех пристраивает. Вот и теперь, специально, наверное, Мишку рядом с Валентиной распорядился посадить.

Авось у двух – у разводки и у бобыля сладится-склеится.

Мишку такие хитрости ужасно раздражали. Так и хотелось сказать этой суетившейся со своими салатами Вальке, мол я с такими старыми женщинами не общаюсь, да пожалел ее.

Зачем скандалить?

Не тот уже возраст.

Это в институтские годы он бывало позволял себе выходки.

Но без скандала не обошлось.

Вроде все нормально шло.

Подарил Гоше икону, сам даже в тот момент еще не слишком пьяный был. Сказал тост.

Красивый такой, образный, хоть в книжку записывай.

Гоша растрогался, Мишку поцеловал, к иконе тоже приложился и тут же передал ее жонке своей – Татьяне. Не в общую кучу бронзовых и хрустальных даров и подношений свалил, что с крыльями и без крыльев громоздилась на специально выделенном для этой цели столе, а жене Татьяне отдал. Лично.

Почёт.