Все Грани мира

— Вместе с господином герцогом ждут ваших светлостей в прихожей.

— Хорошо, — сказала Инна и выбралась из постели, нисколько не стесняясь перед Николеттой своей наготы. — Передай им, что мы сейчас будем. Только оденемся и приведём себя в порядок. Пусть подождут пяток минут.

— Слушаюсь, мадам. — Служанка поклонилась и вышла из спальни.

Едва дверь за ней затворилась, я отбросил в сторону одеяло, сел и принялся одеваться.

— Даже не верится, — взволнованно произнесла Инна, натягивая чулки. Я заметил, что у неё дрожат руки. — Неужели наши приключения закончились?..

— Вряд ли, — ответил я. — Думаю, они только начинаются. Но теперь, по крайней мере, мы будем не одни.

Поначалу я хотел ограничиться чисто домашним нарядом — штанами, рубашкой и мягкими шлёпанцами. Однако Инна твёрдо решила предстать перед долгожданными гостями во всём своём блеске (ох уж это женское кокетство!), так что и мне волей-неволей пришлось принарядиться. В результате, вместо обещанных Инной «пятка минут» мы провозились не меньше четверти часа — и это при том, что спешили, как на пожар.

В прихожей нас ожидало трое человек — два незнакомца и герцог Бокерский. Последний сидел в кресле возле камина. Когда мы вошли, он поднялся и поприветствовал нас, как добрых приятелей, лёгким кивком и улыбкой.

Один из незнакомцев, который постарше, стоял возле окна, скрестив на груди руки, и задумчиво смотрел вдаль. При нашем появлении он повернулся.

Это был среднего роста шестидесятилетний мужчина, коренастый, очень смуглый, почти чернокожий, с выразительными индоевропейскими чертами лица. У него были пышные усы и густая, с проседью, борода. Его блестящие близко посаженные глаза смотрели на нас со спокойным любопытством. На нём были просторные ниспадающие одежды из красного и голубого шёлка и зелёный тюрбан, скреплённый над лбом большой рубиновой брошью, а за широкий, шитый золотом пояс была заткнута кривая сабля.

Впрочем, всё это я отметил вскользь, мимоходом. Почти сразу моё внимание переключилось на второго гостя — стройную тёмноволосую девушку, которая скромно стояла в дальнем углу прихожей. Сгоряча я решил, что горничная Николетта обмолвилась, когда сказала «два инквизитора», а не «инквизитор со спутницей». Я, конечно же, знал, что в рядах Инквизиции состоят не только мужчины и что даже в высшем руководстве ордена есть немало женщин, — но знал это лишь в теории, из рассказов Шако и из книг, которые читал в Кэр-Магни. А на практике мне с большим трудом верилось (если честно, то не верилось вовсе), что такое юное и прелестное создание может быть инквизитором. Это дала о себе знать так до конца и не искоренённая во мне шовинистическая убеждённость, что мужскими делами должны заниматься мужчины, а место женщины — на кухне и в постели. Умом я прекрасно понимал всю ущербность такой философии и в меру сил боролся со своими предрассудками, но время от времени у меня всё же случались рецидивы. Как вот сейчас.

Девушке, спутнице инквизитора-индуса, на вид было лет шестнадцать или семнадцать, не больше. К тому же она была необыкновенно красива — той яркой, броской красотой, которая на расстоянии завораживает, а вблизи парализует. У неё были длинные тёмно-каштановые волосы и большие карие глаза, взиравшие на мир с милой детской непосредственностью. Её лицо поражало безупречной правильностью черт, а фигура — гибкостью и изяществом. В своём дорожном костюме — красных сапожках, обтягивающих коричневых брюках, длиннополом зелёном кафтане поверх шёлковой рубахи и синем щегольском берете — она выглядела чрезвычайно соблазнительно...

„Полегче, Владик!” — мысленно одёрнула меня Инна.

Это замечание относилось не к восхищению, с которым я глазел на девушку, а именно к тем шовинистическим мыслям, которые совершенно бесконтрольно пронеслись в моей голове и которые, как оказалось, слишком уж явно отразились на моём лице. Подобные проявления мужского превосходства неизменно бесили Инну, и она их решительно пресекала. А что касается моего восхищения, то она находила его совершенно естественным и нисколько не сердилась, когда я вольно иль невольно заглядывался на красивых женщин. Инна была искренне убеждена, что женская красота для того и существует, чтобы ею восхищались.

Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я продолжал любоваться нашей гостьей, не опасаясь реакции жены. К тому же Инна разделяла мой восторг — у неё напрочь отсутствовало чувство зависти к чужой красоте, и она совсем не боялась оказаться в тени другой женщины. Будучи в меру красивой и привлекательной, Инна не завидовала слишком красивым женщинам, а скорее сочувствовала им — так же, как и дурнушкам. Она считала, что и тем и другим в жизни приходится туго, и говорила в таких случаях: «Co zanadto, to nie zdrowo»14.