Старшая сестра Гонора, на которой была красновато-коричневая бархатная шляпка с отогнутыми вниз полями, не обладала сияющей красотой своей сестры, однако ее очарование не могло не привлечь внимания. Ее спутанные ветром волосы, подстриженные под пажа, были черными и блестящими; глаза, большие и темные, казалось, смотрели прямо в душу. Высокая и тонкокостная, как и все Силвандеры, она двигалась с неосознанной грацией и изяществом.
Достигнув вершины холма, девушки увидели двойной ряд машин, стоящих вдоль обочины дороги, ведущей к большому особняку из красного песчаника в духе викторианской эпохи, распластавшемуся между двумя круглыми нормандскими башнями.
Гонора остановилась, в испуге приоткрыв рот.
— Ты полагаешь, что это дом дяди Гидеона? — спросила она нежным голосом с явным английским выговором.
— Адрес точный, — беззаботно ответила Кристал.
— Но у него гости.
— А ты ожидала, что мы будем одни? Дядя Гидеон — единственный в Сан-Франциско владелец фирмы по строительству нефтяных сооружений.
— Там полно людей… — нерешительно протянула Гонора. — Не можем же мы вот так запросто ввалиться в дом.
Кристал решительно вздернула подбородок. Моложе Гоноры почти на целый год, она в свои семнадцать лет командовала сестрой и настояла на том, чтобы нанести этот визит соболезнования богатому американскому дядюшке, женившемуся на их тетке, которого они никогда раньше не видели.
— Ты трусиха, Гонора, настоящая трусиха! — заключила она. — Наша тетя только что умерла, а ты позволяешь нескольким автомобилям напугать тебя.
— Мы выбрали не самое удачное время, чтобы познакомиться с дядей Гидеоном. — Порыв ветра загнул поля шляпки Гоноры, и она ухватилась за нее обеими руками. Гонора ясно сознавала, что, несмотря на новую шляпку, купленную в подвале у Маси за полтора доллара, которые Кристал лестью выудила у отца и которые не были лишними в семье, она не была похожа на американку. «Что в этом плохого?» — спрашивала она себя. Англичане всегда были горячими патриотами своей нации, и Гонора, чей патриотизм только увеличился за годы военных лишений, не относилась к числу людей, легко меняющих свои воззрения. Врожденная застенчивость ее стала еще сильнее за последние два месяца, причиной чего было постоянное стремление Кристал ничем не отличаться от окружающих.
Кристал продолжала рассуждать:
— Мы в Сан-Франциско с самого Рождества и еще ни разу не видели дядю.
— Да, но…
— Это самый подходящий случай, чтобы познакомиться с ним.
— Я не уверена, что девушки в Америке ходят с визитами одни.
— О, ради Бога, Гонора, перестань нести чепуху! Ты прекрасно знаешь, что они здесь совершенно раскрепощенные. Мы поступаем правильно.
— Дядя Гидеон никогда не интересовался нами.
Аккуратные, подведенные карандашом брови Кристал сошлись у переносицы — сестра говорила правду. Тетя Матильда приходилась им кровной родней. Ежегодно, на дни рождения и Рождество, она посылала в подарок своим рано потерявшим мать племянницам такие практичные вещи, как шарфы и свитеры. Вложенная в посылку открытка неизменно гласила: «От дяди Гидеона и тети Матильды с любовью», но они отлично понимали, что имя дяди упоминалось лишь для проформы.
Единственное письмо, полученное ими от Гидеона, было ответом на слезную просьбу Ленглея Силвандера одолжить ему денег, чтобы внести плату за обучение своих дочерей:
— Пора ему позаботиться о нас, — огрызнулась Кристал. — Теперь, когда тетя Матильда умерла, он наш единственный родственник.
— А что, если наш визит повредит папиной работе? — прошептала Гонора.