Все явное становиться тайным

Наташка подняла меня с постели звонком в восемь часов утра — сразу же как только мои родители воткнули вилку телефонного шнура на свое место. Дело в том, что работа у моих мамы и папы чрезвычайно нервная, и потому на ночь, чтобы их не тревожили звонками разного рода, они выключают телефон. Наташка, конечно же, знала об этой нашей семейной традиции, поэтому позвонила как раз тогда, когда мои родители уже собирались на службу.

После разговора мне стало немного обидно за себя. Ну что я за бестолочь — неужели не могла и сама догадаться, что мальчишку прячут именно в яхт-клубе. А где же еще — самое удобное место!

Будучи в несколько раздосадованном состоянии, я чуть не испортила начало дня. На, казалось бы, совершенно невинный вопрос мамы: "А какой у вас первый урок?", я рассеянно ответила: "Не знаю, какая разница?" Лично для меня, конечно, никакой разницы не было, потому что и в этот день в школу нам ходить было некогда.

Не могу сказать, чтобы тотальные прогулы мне нравились, но я покривила бы душой, если бы сказала обратное. Конечно, школа к концу года смертельно надоедает даже отличникам и уж тем более нам, простым смертным. Но, с другой стороны, я чувствовала, что еще чуть-чуть, и наша классная не пожалеет своего времени и придет ко мне домой в субботу, чтобы выяснить — что случилось с девочкой, которая вот уже неделю не посещает занятия. Не слегла ли она от бубонной чумы или, может быть, решила закончить школу экстерном и поступать сразу в Оксфордский университет?

Единственное, что меня поддерживало в этой нелегкой ситуации, так это то, что прогуливали мы не из-за разгильдяйства, а из-за весьма конкретной благородной цели. Но мама, естественно, ни о чем таком думать не могла, потому что находилась в полном неведении того, что со мной происходило днем. Потому-то она удивленно подняла брови и с каким-то коварством в голосе спросила:

— Почему это?

— Что "почему"? — будто проснулась я.

— Почему это — какая разница — какой первый урок?

— Ну, видишь ли, — начала придумывать что-то я на ходу, — все равно сидеть шесть уроков, поэтому какая разница — что там будет первым — матика или какое-нибудь пение, все равно торчать там придется от звонка до звонка.

— Но почему же торчать, почему же торчать, — зачастила мама, — ведь школьные годы — они для того и предназначены, чтобы заложить фундамент твоих знаний.

Эх, знала бы мама, из чего складывается мой фундамент! По крайней мере, в нем за годы учебы накопились такие пробелы, что, реши кто-нибудь поставить здание на таком фундаменте с большими дырками, — вряд ли бы оно простояло больше часа.

Спорить с мамой я не стала, вежливо выслушала ее трехминутную тираду, а потом посмотрела на часы и сказала:

— Ого, уже 8.10!

Мама тут же спохватилась, стоя съела бутерброд, чмокнула меня в щеку и, будто извиняясь, сказала:

— Вот видишь, что получается, когда человек неорганизован — даже поесть некогда.

Последние слова прощания она направила мне из подъезда, куда умчалась вслед за дробным перестукиванием ботинок отца.

Теперь я была свободна и, основательно позавтракав, поскольку мне торопиться сегодня было некуда, принялась перебирать свой гардероб. Нам предстояло лазить черт знает где, и я отказалась от колготок и юбки в пользу джинсов. Памятуя о разговоре на школьном крыльце о том, что стретч уже помер, я выбрала широкие прямые джинсы, натянула кроссовки и дополнила свой гардероб самой чистой и приличной майкой из всех у меня имеющихся.

Встретиться мы договорились теперь не у Ирки на квартире (сама Ирка осталась дежурить на телефоне, ожидая звонка киднепперов), а на автобусной остановке, с которой можно было легко подъехать до яхт-клуба. Когда я подошла к остановке, там уже маячил пунктуальный Мамочка, но Наташки еще не было.

Узнав от Мамочки, что моя дорогая подружка подняла его среди ночи, и, сообразив, что мне она звонила в восемь, я с ужасом подумала — а не прилегла ли она после всех этих звонков подремать минут на пятнадцать и не дрыхнет ли теперь без задних ног, совершенно не подозревая, что два ее товарища уже успели изрядно продрогнуть. Когда из-за угла, рассекая воздух, появилась Янатаха, я поняла, что мои подозрения были далеко не беспочвенны. Глаза у нее припухли, и весь ее вид ярко свидетельствовал о том, что голову свою от подушки она оторвала не больше чем десять минут назад.

— Ну что?! — бодро приветствовала нас Янатаха. — Едем?

— Не на чем ехать, — буркнула я. — Автобус только ушел.

— Ну, я надеюсь, он не один на линии…

— Как знать!

— Но мы ведь, надеюсь, никуда не опоздаем?

— Опять же я скажу — как знать!

Чем ближе день, тем больше там народу!

— Где "там"?

— В яхт-клубе!

— Мы можем на машине поехать, — вклинился прозой в наш поэтичный разговор Мамочка.

— Нет, деньги нужно поберечь, — хором ответили мы с Натахой и прыснули со смеху.

У нас иногда так получалось, когда мы резвились в стихотворной форме, — вдруг ни с того ни с сего, будто два сиамских близнеца, мы говорили одну и ту же фразу.