Все языки мира

Сколько себя помню, в сочельник я всегда находил свои любимые календари под елкой.

Дедушка неизменно получал в подарок настенный календарь издательства «Ксёнжка и ведза». Целый год он каждое утро срывал по одному листку. Я любил гадать, что он сделает, прочитав листок: выбросит в мусор или отложит на письменный стол. Календарь обычно знакомил с жизнеописаниями коммунистических деятелей и вождей, а также напоминал о важнейших годовщинах из истории рабочего движения в Польше и в мире, но когда случались дни без годовщин и жизнеописаний, на страничках можно было обнаружить кулинарные рецепты, которые бабушка Стася собирала, или практические советы: чем вывести пятно с шелковой блузки, как прогнать крота с садового участка, как вытащить провалившуюся в бутылку пробку.

Мать облюбовала календарики «Орбиса»[33], отдавая предпочтение миниатюрным ежедневникам, которые не занимали места в сумочке. Каждый год она старательно заполняла графы на первой странице, вписывая «данные владельца»: имя, фамилию, адрес, телефон, группу крови. Я заметил, что одну из граф — «Сообщать в экстренных случаях» — она пропускает, оставляет пустой. Еще мать непременно помечала две даты маленькими значками, из которых один был похож на крестик, а второй — на восклицательный знак. Восклицательный знак появлялся всегда рядом с каким-нибудь из июньских дней. Крестик — возле 12 сентября. Незадолго до смерти матери я узнал, что мужчина, которого она любила, был убит немцами на войне именно в этот день.

Мой любимый календарь — Карманный справочник Дома книги — был сущим кладезем знаний; количество и разнообразие информации, помещаемой туда каждый год, когда-то меня просто-таки ошеломляли.

Греческий алфавит и таблица Менделеева, календарь на целое столетие и номограмма тригонометрических функций, реестр памятников старины мирового значения и почтовые тарифы, список коммуникационных линий и наиболее распространенные корректорские знаки, размеры печатных шрифтов и прогнозируемые курсы валют, результаты международных турниров по бриджу и охотничий календарь, перечень океанов вкупе с прилегающими морями и основные данные о солнечной системе. Целая вселенная…

Я проверял по календарю, действительно ли родился в пятницу, как говорила мать, и получалось, что так оно и есть. Еще календарь на столетие позволял узнать, каким днем недели был или будет любой день века, например, первое января двухтысячного года — дата столь далекая, что казалась мне невообразимой: вряд ли до нее удастся дожить.

Я вынул из сундука все календари, перенес в комнату и принялся раскладывать на полу по годам, быстро перелистывая каждый.

Календарей было тридцать пять; самый старый — за тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Мне тогда шел одиннадцатый год, больше всего на свете я любил удить рыбу и неизменно, вернувшись с рыбалки, записывал в календарик все, что рекомендовали записывать справочники рыболова: название водоема, атмосферные условия, способ лова, применяемые наживки, количество пойманных рыб, прочие заметки и наблюдения.

Запись от 17 июля:

Река Висла (пятьсот шестьдесят шестой километр, считая от истока).

Безоблачно, безветренно, температура 30 градусов, давление 990 гектопаскалей.

Донка с поплавком.

Личинки мясной синей мухи, смесь: картошка, пшеничный хлеб, шафран.

Рыб — 0.

Очень низкий уровень воды, Висла пересыхает.

Календарь на тысяча девятьсот девяносто пятый. Сорок четыре года и новая страсть — биржа ценных бумаг. Записи после каждой сделки: покупка или продажа, акции, количество, курс, комиссионные, потеря, прибыль.

Запись от 21 октября:

Покупка — «Торговый банк» 50 штук по 247 злотых.

Комиссионные — 100 злотых.

Продажа — «Рафако» 300 штук по 25 злотых.

Комиссионные — 120 злотых.

Прибыль — 370 злотых.

В большинстве календарей странички были пустые. Иногда, раз в несколько недель или месяцев, появлялся какой-то адрес, фамилия, номер телефона или пара слов, которые спустя годы, как правило, уже ничего мне не говорили.

Но когда в ежедневнике за тысяча девятьсот восемьдесят первый год мелькнула запись от середины декабря:

«Босиком и на коленях…» (Мать восхищена)

— я сразу вспомнил, о чем речь.

В первые дни военного положения мать находилась под огромным впечатлением от проповеди, которую примас Польши произнес в одном из варшавских костелов. Отпечатанный на стеклографе текст я нашел на улице, шрифт был такой бледный, что мать не могла ничего разобрать даже в очках. Проповедь целиком она уже выслушала раньше по радио «Свободная Европа», но попросила один фрагмент прочитать ей вслух.

Я начал сначала: