Все или ничего

Джез в панике решила, что на занятия она явно опаздывает. Помимо всех прочих мерзостей, связанных с автошколой, тут еще и негде парковаться! Опоздает на занятия! Она почувствовала, как на шее и лбу выступили капельки пота – от волнения. Опоздает! На! Занятия! Одно звучание этих слов немедленно повергает ее в состояние кошмара.

После происшествия на дороге Джез тщательно и неспешно взвесила свои возможности. Ясно как божий день, что она – не единственный нарушитель правил дорожного движения в городе, недаром же тут понатыкано столько этих автошкол, в коттеджах своего же, калифорнийского производства, – наверное, нарушителей здесь никак не меньше, чем членов Общества анонимных алкоголиков в Беверли-Хиллз. Некоторые из этих школ объявляли, что рассчитаны только на одиноких, другие завлекали горячей пиццей, поданной в перерыве, третьи соблазняли клиентов волшебными фокусами и диснеевскими мультиками, а случалось, что кто-то и называл себя школой комедии. Та единственная, что располагалась неподалеку от ее дома, носила название «Легендарные комики».

Охая и постанывая при мысли о загубленной субботе, Джез решила позвонить и записаться к комикам, чтобы разделаться с квитанцией. Она примчалась к автошколе заранее и в удобное, как ей казалось, время, но обнаружила, что стоянка по субботам не работает, а вся улица вокруг школы буквально запружена автомобилями, припаркованными нос к носу.

– Подхалимы учительские, – фыркнула Джез, обливаясь потом в поисках места и стараясь погасить нарастающую тревогу.

В конце концов ей удалось найти свободное место в трех кварталах от школы, и, бросив там автомобиль, она со всех ног помчалась обратно, к неприглядному двухэтажному зданию на бульваре Пико. Ни в коридорах, ни на лестнице не было ни души, и, когда она влетела в комнату, где должны были проходить занятия, ее встретили свистом и аплодисментами.

– Вы опоздали на две минуты, – заметил инструктор, запирая за нею дверь. – Еще секунда – и было бы поздно.

– Спасибо, – выдохнула Джез, озираясь в поисках свободного стула.

Пустовал только один – в проходе в переднем ряду, прямо под носом у инструктора: похоже, желающих занять его не нашлось – пугали дурные воспоминания еще со школьной скамьи. Она пробралась вдоль прохода и опустилась на стул рядом со странно одетым человеком с огромными, черными и выгнутыми, как велосипедный руль, усами. Глаза незнакомца скрывала помятая форменная фуражка, глубоко натянутая на лоб, и темные очки.

Крошечный стул оказался жестче и меньше, чем она ожидала. Тряхнув головой, чтобы отгородиться от присутствующих упавшими на лицо волосами, Джез неотрывно смотрела прямо перед собой. Наверное, не нужно было спешить с записью в автошколу, подумала она вдруг. Еще пару месяцев могла бы и потянуть. Нет, школа лучше не будет, зато немного оправится она сама. С того самого вечера, неделю назад, когда к ней заявился Гэйб, она чувствовала себя непривычно опустошенной. Даже тяжелый график работы и масса дел в студии не сняли неприятного осадка и не помогли переключиться на другое. Она заметила, как Тоби с Мелиссой обмениваются озабоченными взглядами, не говоря ни слова. Джез отменила несколько запланированных ранее встреч, назначенных на конец недели, намереваясь пораньше лечь спать, но спала плохо, мучилась кошмарами, хотя наутро и не могла вспомнить, что в них так ее напугало.

Утром она поднялась еще более разбитой, чем когда ложилась. Будто бы вдруг на плечи обрушилась страшная тяжесть, пригибающая к земле, словно она пережила нечто ужасное и жестокое, а не просто встречу с Гэйбом. Ей казалось, что она постарела на несколько лет, прошла тяжелую жизненную школу и стала абсолютным циником. Каждый раз, открывая газету или включая телевизионную программу новостей, она задавалась вопросом: а стоило ли вообще подниматься с постели? Все казалось каким-то... безнадежным, бесконечно безнадежным. Если это депрессия – хотя с чего бы? – то как от нее избавиться?

Какова бы ни была причина этого состояния, ясно, что дело тут не в Гэйбе. В этом она уверена. Наконец-то ей удалось освободиться от этого призрака. Они встретились, даже целовались, и она поняла, что свободна. Ей выпал шанс высказать ему то, что восемь лет жгло ее сердце, и он вынужден был признать ее правоту. Она показала ему, каков он в истинном свете, – он лишь часть ее прошлого, скорее светлого и святого, несмотря на болезненный разрыв под конец.

Если следовать логике, размышляла Джез, и расставить все факты по своим местам, то справедливости ради нужно признать, что она многим обязана Гэйбу профессионально. Только у фотожурналиста можно научиться умению снимать из любой позиции в любых обстоятельствах, видеть объект в истинном свете. Так что она должна быть ему благодарна.