Все - иллюзия

Она была точь-в-точь как ребенок, слишком восхищенный перспективой — какой? — чтобы думать о возможных последствиях. Это напугало его, поскольку она была слишком уверена, что от дальнейшего можно ждать лишь хорошего. Ему не хотелось разрушать это ожидание чуда, написанное у нее на лице, но он был вынужден сделать это. Лессинг хотел, чтобы Кларисса помогла ему бороться с этим чудовищным будущим, чтобы она не приняла его. Сам он не чувствовал никакого предвкушения и восторга. Кларисса должна бороться с Ним...

— Кларисса, — сказал он, — подумай немного! Если это правда, — а мы можем оказаться неправы, — то разве ты не видишь, что это означает? Он — они — не позволят нам быть вместе, Кларисса. Ты не сможешь выйти за меня.

Яркие глаза радостно просияли ему.

— Разумеется, мы поженимся, любимый! Они только заботятся обо мне, разве ты не видишь? Не причиняют мне боли, просто присматривают за мной. Я уверена, что они позволят нам жениться, как только нам захочется. Я уверена, что они никогда не сделают мне ничего плохого. Любимый, из всего, что мы знаем, ты ведь тоже можешь быть одним из нас. Вот интересно, не так ли? На это все указывает, разве ты не думаешь? Иначе почему они позволили нам влюбиться друг в друга. О, любимый...

Внезапно Лессинг почувствовал, что его кто-то держит. Кто-то... Одну секунду, заставившую замереть сердце, он думал над тем, уж не сам ли бог-ревнивец снизошел с небес, чтобы потребовать Клариссу, поэтому не осмеливался повернуть голову. Но когда яркие глаза Клариссы оторвались от его лица и не высказали никакого удивления, Лессинг понял, что это не так.

Он просто стоял совершенно неподвижно и знал, что не сможет шелохнуться, даже если захочет. Он мог лишь наблюдать за Клариссой и, хотя в наступившей тишине не раздалось ни единого слова, увидел, как изменилось выражение ее лица. Восторженная радость утекала с него, как из разбитого кувшина. Она покачала головой, с недоверием и замешательством, которые сменили экстаз, охвативший ее всего лишь секунду назад.

— Нет? — спросила она у кого-то, кто стоял позади Лессинга. — Но я думала... О, нет! Ты не должна! Ты не можешь! Так нечестно! — Из ее великолепных черных глаз внезапно хлынули потоки слез, удвоивших яркость этих чудных очей. — Ты не смеешь, не смеешь! — зарыдала Кларисса, бросилась Лессингу на шею и продолжала рыдать, уткнувшись в его плечо и бубня какие-то невнятные протесты.

Руки Лессинга сами собой сомкнулись вокруг нее, хотя разум отчаянно бился, пытаясь вернуть власть над телом. Что происходит? Кто...

Некто, кого он видел лишь в образе силуэта. Тетя. Лессинг понял, хотя и без всякого облегчения, что ожидал кого-то более удивительного. Кого-то, чье существование он до сих пор мог только предполагать.

Тетя нависла над ними и осторожно потянула Клариссу за вздрагивающее плечо. Руки Клариссы отпустили его шею, и она покорно отошла, все еще всхлипывая от рыданий. Лессингу отчаянно хотелось сделать или сказать что-нибудь, что успокоит ее, но его разум и тело странным образом были замедленны, словно в комнате действовала какая-то сила, которую он не мог осознать. Как будто он действовал против действия этих странных поющих механизмов, и ему казалось, что они ополчились против него одного, в то время, как тетя с Клариссой были свободны.

Кларисса позволила отвести себя от Лессинга. Она двигалась, точно безвольный ребенок, весь отдавшийся своему горю и не замечающему ничего вокруг. Слезы текли по ее щекам и капали на сжатые плечи. Ее пальцы все еще скользили по рукам Лессинга, но потом он почувствовал, как они соскользнули, и понял, что это окончательное расставание. Их разделяли лишь несколько футов ковра, но было такое чувство, словно между ними пролегло много миль. И это расстояние все увеличивалось с каждой секундой. Кларисса смотрела на него сквозь слезы невыносимо яркими глазами, губы ее дрожали, руки были все еще протянуты к нему.

Это все. Ты исполнил свое предназначение, теперь уходи. Уходи и все забудь.

Лессинг не знал, чей голос сказал это и какими в точности словами, но смысл был ему предельно ясен. Уходи и забудь.

В воздухе раздавалась громкая музыка. Еще секунду он стоял в мире ярких, насыщенных красок, потому что это был мир Клариссы, и в нем сияла даже эта полутемная квартира со множеством зеркал. И во всех зеркалах он видел отражение Клариссы в различных ракурсах горя и разлуки, постепенно она удалялась, позволяя рукам опуститься. Он видел множество Кларисс, опускающих руки, но так и не увидел, как ее руки упали окончательно, а затем... затем он погрузился в пучину Леты[16].