Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

Глаза за очками у нее были очень большие, это, наверное, потому, что она дальнозоркая, и красноватые глаза эти часто мигали. Невезучая она, Ледка, хотя и баба неплохая, только скучная какая-то, и почему она так ноги ставит? Ножки у женщины должны быть, а не ноги…

Лев Семенович поймал себя на том, что думает какие-то глупости, и даже покраснел. И Ледка, словно в ответ, покраснела тоже – он видел, как краска, поднимаясь почему-то из выреза, заливает шею.

– Так я пойду? – спросила она неуверенно.

Иди, иди, Ледка, хотел сказать Лев Семенович, но вместо этого он нагнулся и взялся за ручку сумки. Петрищенко машинально потянула сумку на себя; боже мой, какая глупость, подумал Лев Семенович, чувствуя, как кровь приливает к лысинке. Да пусти же, дура, подумал он.

– Дай я тебе помогу. Ну хотя бы до остановки….

– Что ты, что ты, Лева, – слабо защищалась Петрищенко. – Я сама…

Но разжала пальцы и отдала ему мятую ручку сумки. Сумка оказалась неожиданно тяжелой.

Петрищенко широко, не по-женски, шагала рядом, подлаживаясь под его шаг. Попрут ее, как пить дать попрут.

– Лещинский говорит, вы молодцы, оперативно работаете, – сказал он для порядка.

Они миновали черный якорь на постаменте. У якоря одинокая кошка деловито ковырялась лапкой в клумбе.

– Да, идентифицировать, кажется, удалось, – осторожно ответила Петрищенко. – Только ты бы еще поговорил с Лещинским, Лева. Это такая палеоазиатская тварь, эндемик такой, нам бы специалиста…

Она поняла, что Лев Семенович ее не слушает. Он кивал, погруженный в свои мысли, и уже у остановки неловко сунул ей сумку обратно в руку, так быстро и сильно, что Петрищенко чуть не уронила ее себе на ногу от неожиданности.

– Ну вот, – с облегчением сказал он. – Держи, Ледка.

– Да, да, – благодарно сказала Петрищенко, – спасибо.

Лев Семенович посмотрел ей в спину. Ледка явно косолапит, подумал он, раньше она так не косолапила. Оглянулся. Кошка сделала свое дело и теперь сидела на крыльце, лениво вылизывая грудку. Лев Семенович любил кошек, но у Риммы была аллергия, и кошку в квартире они не держали.

Под ногами маленькие серые лужи морщили, как плохо выглаженная ткань.

– Вы меня ждете?

Она смотрела на него снизу вверх, уютная, розовая, голубые глаза невинные. Как у куклы.

– Вы ведь… Екатерина? – У него почему-то пересохло в горле.

– Да. – Она улыбнулась, отчего на свежих пухлых щеках появились ямочки.

Впрочем, улыбка тут же исчезла, и она просто стояла, глядя на него неподвижными кукольными голубыми глазами, и молчала. Подбородок у нее тоже был с ямочкой. Кудряшки, выбивающиеся из-под розового мохерового беретика с начесом, тоже походили на кукольные кудельки.

И эта… она мне может помочь? Лев Семенович зачем-то повел руками по бокам пальто.

– Это… – тоскливо произнес Лев Семенович, – мне Елена сказала… то есть… что вы можете помочь…

Этот ее беретик!

– Это моя профессия, – сказала Катюша, глядя на него прозрачными голубыми глазами, – помогать людям.

Она была в болоньевой пухлой куртке, из-под которой виднелась серая юбка.

– Я думаю, – сказала Катюша, по-прежнему глядя на него неподвижным взглядом, – что вы как раз по моему профилю.

Может, она думает, что мне нужны ее услуги в интимном плане? Господи, ну и вид! Ледка, вот же удружила, дура.

Он стоял, набычившись, упершись взглядом в асфальт, и молчал.

– Не хотите – не говорите, – Катюша запахнула шарфик, тоже розовый, мохеровый, – сама скажу. У вас камень на сердце. Давит, мешает… вздохнуть не дает. Вот вам дальняя дорога в большие люди, а камень-то лежит! Большой человек положил большой камень.

– Вы что, – спросил Лев Семенович и украдкой вытер ладони о пальто, – следили за мной? Или Ледка сказала? То есть Елена Сергеевна?

– Мне не надо ничего говорить, – Катюша улыбнулась, у нее были мелкие ровные зубки, – я и сама вижу, касатик.

«Касатик» прозвучало издевкой.

– Вы… можете помочь? – шепотом спросил Лев Семенович.

Что я несу, думал он торопливо, это же… мракобесие какое-то, чертовщина, эта их СЭС-2 вообще странными вещами занимается, но вот чтобы настолько…

– Не знаю, – деловито сказала Катюша, – это поглядеть надо. Так сразу сказать нельзя.

Они миновали длинный газон, миновали красный облупившийся дом с осыпавшейся лепниной и маленькими балкончиками… На одном балкончике сидела старуха в пальто и крест-накрест завязанном платке и мрачно смотрела на улицу.

В луже два голубя спорили за размокшую корку хлеба с наглой молодой чайкой.

– А… как бы… – Лев Семенович набрал побольше воздуха. – Как бы это устроить?

– Ну, – Катюша была спокойна и доброжелательна, – посидим поговорим…

Лев Семенович неожиданно остро осознал, что совершенно не знает, что творится за этим гладким розовым лбом, за чуть выкаченными светлыми глазами… Я для нее пустое место, подумал он обиженно.

– Там на углу кафе-мороженое есть, – продолжала Катюша, – вот там и посидим…

Это же, считай, центр города, хочешь не хочешь, кого-нибудь встретишь, а я сижу с такой вот. Еще и Римме доложат. Ладно, решил он, если что, скажу Римме, что это медсестра из поликлиники нашей или, лучше, регистраторша…