Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

– Мне все-таки кажется, – сказала Петрищенко, – что это предрассудки. Суеверия.

– Странные вы вещи говорите, Елена Сергеевна. Будто и не работаете с этими… как вы их называете?

– Паразитами? Но это же совсем другое дело.

– Почему бы вам их не называть, как спокон веку звали? Бесы. Демоны. Правильно будет, ото.

– Не рекомендовано, – устало сказала Петрищенко. – Впрочем, какая разница? Так вы нам поможете?

– Не знаю, – сказал мальфар, разглядывая перстень. – Посмотреть надо.

– Вася вот придет, – заискивающе сказала Петрищенко, – посмотрите, ладно? Ну, очень осторожно. Стадион-то закрыт, даже все пивные точки рядом… СЭС и закрыла. А он там все равно ходит…

– Ясно.

В кабинете повисло неловкое молчание.

– А вы разве из Сибири? – Петрищенко машинально двигала взад-вперед коралловый куст на столе.

– Почему из Сибири?

– Ну, Вася говорил, вы у них практику вели. В Красноярске.

Сейчас спросит – какую практику?

– А, – сказал мальфар, – я туда езжу каждый год. На могилу отца. Он там так и осел. Завел новую семью. Хотел вернуться, но не успел. Там и помер.

– В эвакуации?

– Нет. На поселении.

– Простите.

– Чего ж. Из наших почти все сидели тогда. Его, когда новая власть пришла, таскали в контору эту ихнюю, просили отдать магию. На пользу победившему пролетариату. Он сказал: вот вам, а не магия. Его и посадили.

– Что за…

– Мракобесие? – вежливо спросил мальфар.

– Я думала, разработки по ментальным паразитам начались только после пятидесятых. Когда генетику разрешили. И кибернетику.

– Господь с вами, – удивился мальфар. – Всегда так было. И того пуще. Наоборот, ваши пришли, прикрутили. А еще до войны на рынке в Косиве можно было инклузника в бутылочке купить.

– Кого?

– Инклузника, ну, нечисть такую, вроде черта, его мальфары в бутылочке тогда выращивали.

– Гомункулюса?

– Я ж говорю, черта. Он удачу приносил. Тогда сильные мальфары были.

– Удача, это хорошо, – задумчиво отозвалась Петрищенко.

Есть люди, которым все в жизни достается по блату, вспомнила она папину присказку. Есть люди, которые все покупают по госцене. А есть, которые покупают все на базаре.

Она даже не переплачивала на базаре за то, что другим доставалось даром. Она стояла в конце огромной очереди, где скудный жизненный паек выдавался по карточкам из всевластного распределителя, и ее все время оттирали наглые молодые тетки с огромными кошелками.

– Много сейчас несчастных, ото. А все почему? Раньше было кому держать мир. Четыре великих мальфара держали углы мира. Сейчас нет великих мальфаров. Ни одного. Некому мир держать.

– Мир круглый, – возразила Петрищенко, кивнув на окно, затянутое дешевой кисеей. – Это всем известно. Его космонавты видели.

– Это Земля круглая. А мир вроде покрова. Ткань над бездной.

– Красиво, но антинаучно, – сказала Петрищенко.

– Отца потом в штрафбат – и на войну. Вернулся. Наши всегда живыми возвращались. Рассказывал странные вещи и сам видел странные вещи. Чудеса видел во множестве.

– На войне?

– На войне всегда много чудес. Мир – тонкий покров, для него кровь что кислота: где много крови проливается, там и разъедает. Дыра открывается. Как мертвяки вставали, видел. Как беженцы под покровом прятались, невидимые лихому глазу. Столбы света, бьющие из земли, видел. Сильных видел. Говорил с ними. Об одном просил. Только чтобы выжить. Потом жалел.

– О чем?

– Что силу не попросил, – пояснил мальфар, достал из кармана и развернул упаковку с двумя кусочками сахара и паровозиком на обертке и положил в остывающий чай.

– Силу?

– Держать мир. Был бы великим мальфаром, жил бы и посейчас. Держал бы мир. Если б выдюжил. Чтобы силу принять, надо сильным быть. Такая петрушка. Ладно, Елена Сергеевна. – Он поднялся и кивнул заглянувшему в кабинет Васе. – Пойду вещи отнесу, и сходим, вот с ним. Поглядим, чего там у вас.

– Думаете, справитесь? – с робкой надеждой спросила она.

– Ну… сказать трудно, ото. Поглядим.

– Может, я с вами?

– Вам-то зачем? Не ваше это, извиняюсь, дело. А вы, это… вот вы сегодня, вы с кем ни будете говорить, вы потверже, потверже. И все получится. А что на стадионе сегодня будет, так это не ваша забота.

– Вы так думаете? – устало спросила она.

* * *

– А я с одним художником познакомилась, – похвасталась Розка.

Ей очень хотелось поднять себя в глазах Васи.

Они шли по бульвару, начал накрапывать дождик, и Розка очень надеялась, что Вася будет держать над ней зонтик. Но Вася только поднял капюшон штормовки, и Розке приходилось держать зонтик самой. Жалко. Если бы Розка прошла мимо тети Шуры с Васей, а он держал над ней зонтик, ее, Розкин, статус в глазах тети Шуры, а значит, и остального двора резко вырос бы.

– Да ну? – равнодушно сказал Вася. – Это не тот, который пишет обнаженку, а потом на базаре продает? Он тебе позировать не предлагал?

– Вася, ну что ты, – надулась Розка, которой художник предлагал позировать, и как раз обнаженной, и Розка полагала это за большую его, художника, продвинутость и нонконформизм.

– Он сказал, что у меня боттичеллиевский тип, – не сдавалась она.