Все изменяет тебе

— Нет. С тобой у них нет настоящих счетов. Плиммон просто хочет попугать тебя — вот и все. Не думаю, чтобы они стали тебя задерживать, если бы ты сегодня ночью решил убраться из Мунли.

— Ты готов?

— Да. Мне уже лучше. Голова стала ясней. Я был совсем как баран, пока Джереми и Коннор оставались здесь. Коннор стоящий человек. Он постарается снабдить нас всем, что только нам понадобится. Он поддерживает связь с нашим движением во всех крупных городах — в Лондоне, Манчестере, Бирмингаме. Если мы зашевелимся здесь, то уж он постарается, чтобы и наши друзья выполнили свой долг, каждый на своем месте.

— Ты думаешь, что и они вступят в бой?

— Нет. Просто напомнят королю и его правительству, что их солдаты могут проводить время с гораздо большей пользой, чем они это делают здесь; что нас уже тошнит от добровольческой кавалерии, от этих дворянчиков, которых можно считать по уму родными братьями их собственных коней; что небеса не обрушатся, если они разрешат нам иметь свои профессиональные союзы и дадут нам право самим высказаться о том, как мы хотели бы построить свою жизнь.

— А легко разве, убедить этих королей и их правительства?

— Нелегко. Но если мы изменимся, придется измениться и им. Ведь мы для них имеем такое же значение, как соки земли, обеспечивающие им урожай хлеба. Ну идем.

Мы задули почти догоревшую свечку на полу. Потом начали спускаться по лестнице, напряженно прислушиваясь к каждому звуку, который мог предупредить нас об опасности. В общем зале таверны пение совершенно замерло, но на переднем дворе и на дороге кое — где еще слышались обрывки песен, распеваемых пехотинцами. Эти все еще пытались продлить ночь и часы бражничества. Визг какой — то женщины и затем ее же смех заставили меня подскочить, а старую лестницу — заскрипеть. Джон Саймон трижды тихо постучал в доску, находившуюся в самом низу лестницы, над притолокой.

— Надеюсь, что Эйбель поторопится, — сказал Джон Саймон. — Сегодня ночью нам еще предстоит долгий обратный путь к дому Корнишей, а завтра — к южным долинам.

Он обернулся ко мне и тронул меня за руку.

— А ты пойдешь со мной? — спросил он.

— Да. Уж коль скоро мы оба одинаково провинились перед Плиммоном, пойду, пожалуй, и я. С удовольствием посмотрю, как будут дубить шкуру этого интересного джентльмена. С удовольствием преподнес бы ему в качестве свадебного подарка арфу с его собственными внутренностями, натянутыми на нее вместо некоторых коротких струн.

— Не надо вносить в это дело личных страстей, Алан! Игра стоит свеч.

Вдруг мы услышали, как чей — то глухой обозленный голос произнес по ту сторону двери:

— Открывай!

Голос был чужой, не Эйбеля, и, озадаченные, мы отступили на два — три шага от двери. Вслед за этим раздался — и на этот раз сомневаться не приходилось — голос Эйбеля. Громко, как бы в отчаянии, он крикнул:

— Джон… арфист… засада! Беги…

Послышался удар, и слова Эйбеля внезапно замерли. Мы поспешно взбежали по лестнице назад на чердак. В маленькую слабенькую дверцу начали шлепаться винтовочные пули. Осаждающие энергично приступили к штурму, им и минуты не пришлось бы затратить, чтобы пробить себе дорогу вперед.

И вдруг, как по команде, дверь перестали таранить. Сначала мы с Джоном застыли, а потом рванулись вперед, сгорая от желания узнать, что значит наступившая тишина.

— Адамс! Ли! — прокричал кто — то.

Голос звучал оглушительно, но в нем не чувствовалось ни грубости, ни свирепости. Я сразу же узнал его: он принадлежал тому самому старшему офицеру, майору, который сидел во главе стола.

— Адамс! Ли! Мы знаем, что вы здесь. Именем короля: сойдите и сдавайтесь. Если у вас есть оружие, сбросьте его вниз, перед тем как спуститься с лестницы… Если вы не выйдете, мы просто сожжем дом. Это избавит меня от необходимости посылать кого — нибудь из моих солдат ловить вас. Даю вам минуту на размышление. Будьте же благоразумны и выходите.

Я уж собрался было спросить у них, где это они, собственно, думают взять нас, но Джон Саймон замахал на меня руками, приказывая молчать. Нам слышны были и другие голоса, проникавшие через дверь — злые, нетерпеливые голоса, все настроенные на один лад: смерть или слава. Все они, казалось, требовали одного: чтобы им разрешили подняться с боем по лестнице и извлечь нас штыками. Снова голос майора поднялся над общим галдежом, и опять наступила тишина.

— Где свеча? — спросил меня Джон. — Нам же нужен свет.

Мы опустились на колени и с упорной настойчивостью начали поиски на грубом и расщепленном полу; наконец мы сообразили, что нам нечем зажечь огарок, даже если мы и найдем его.

— Здесь было где — то окно, — сказал Джон Саймон. — Надо найти его и попытаться бежать.