Все хорошие девочки попадают в рай

— Дай-ка вспомнить... Мне лично это сказала секретарь директора Инна. Помню, мы сидели в столовой, шутили, разговаривали, а она вдруг погрустнела и говорит: «Вам-то хорошо, у вас специальность нужная, вы всегда себе работу найдете. А я куда пойду? Сейчас секретарей как собак. И у всех ноги от ушей и свободный английский. А я иностранный язык так и не удосужилась выучить». Мы сразу просекли, что дело нечисто, и прямо спросили у нее: «Что, скоро лавочку прикроют?» Она сразу занервничала: «Ой, вы только никому не говорите, я случайно услышала по телефону...»

— А вы, конечно, всем рассказали? — догадалась я.

— Да не то чтобы рассказали. Оказалось, что все уже более или менее в курсе и даже подыскивают себе другую работу. Но окончательно меня лично убедили талоны.

— Какие талоны?

— Да талоны на обед. Они у нас раньше выдавались бесплатно. А тут вдруг в столовой говорят: «На этот месяц по ошибке секретаря талоны забыли выписать, поэтому расплачивайтесь наличными, записывайтесь в специальный журнал, а в конце месяца руководство вам компенсирует». Я сразу поняла: все, это конец, если на питании сотрудников стали экономить.

— Так, может быть, действительно забыли выписать, мало ли что бывает?

— Что ты! Потом Инночка плакала в туалете и всем жаловалась, что она не виновата, она все выписала вовремя. Надо же было руководству на кого-то вину свалить! Да все ясно, — торжественно заключила Женя, — это было начало конца!

* * *

Пешеход всегда прав — если он жив. Возвращаясь домой, я попала в самый час пик. Толпы уставших сограждан, презрев красный цвет светофора, плотными рядами устремлялись к станции метро, а наперерез им ехал не менее плотный поток автомобилей. Интересы двух сторон явно входили в противоречие, но уступать всегда приходилось пешеходам: все-таки они торопились домой, а не на тот свет. Мне же спешить было некуда. Семеро по лавкам меня не ждут, у Пайсы на блюдечке лежит достаточно корма, поэтому я законопослушно ждала, когда загорится «зеленый». Наконец светофор мигнул зеленым глазом, и я стала медленно переходить дорогу. И очень правильно сделала, что не поторопилась. Потому что не успела я сделать и двух шагов, как в миллиметре от меня промчалась красная «тойота». За рулем восседала девица двадцати от силы лет. Одной рукой она держала около уха сотовый телефон, а другой поправляла зеркальце заднего вида. Машина в это время виляла из стороны в сторону, как собачий хвост. Девице, однако, было на все наплевать: она продолжала как ни в чем не бывало ворковать в трубку.

— Ишь, свистушка! — возмутилась женщина с объемистой сумкой, когда опасность окончить жизнь под колесами этой иномарки миновала. — Подарит любовник такой вот дуре машину, а она и рада людей давить. Показывает всем, какая она крутая.

Далее эта с виду милая женщина прибавила несколько колоритных фраз, поразивших меня не столько точностью оценки такого типа девушек, сколько той ненавистью, которая, оказывается, живет по отношению к ним в сердцах простых тружениц.

«И заметь, кстати, — вдруг встрял мой внутренний голос, — что у этой девицы максимум сорок четвертый размер одежды».

«И что с того?» — ответила я ему, хотя прекрасно догадывалась, к чему он клонит.

«А то. Ты, между прочим, тоже могла бы разъезжать на дорогой машине. Но куда тебе, с твоей-то задницей! На нее не клюнет ни один «богатенький Буратино». Такие, с задницами, достойными магазина «Три толстяка», всегда на метро кататься будут. Если только самостоятельно не скопят под конец жизни на какой-нибудь «Запорожец».

«Еще неизвестно, что этой девице приходится за «тойоту» терпеть, — угрюмо спорила я сама с собой, протискиваясь к турникету. — Наверняка ее ни в грош не ставят как личность. Может быть, даже заставляют тапочки приносить, как дрессированную собачку!»

Внутренний голос ничего не успел ответить, потому что как раз в этот момент я получила основательный толчок в бок. Какой-то мужик посчитал, что я загораживаю ему дорогу к эскалатору, и просто как следует врезал мне увесистым портфелем. От удара меня отбросило на несколько метров и что-то внутри заныло тупой болью.

«Почки, — констатировал внутренний голос. — А может, и печень. Но это ничего, зато тебя уважают как личность. Это ведь самое главное, правда?» — И он гнусно захохотал.

В вагоне пахло бомжами. Сначала я осторожно оглядывала окружающих, пытаясь выявить, от кого идет запах, но потом поняла, что это бесполезно: вонь уже стала естественным атрибутом самого красивого в мире метро. Заставить бы начальника метрополитена в компании с мэром часок-другой поездить по Кольцевой линии, так, глядишь, воздух сразу бы стал благоухать лавандой, как на горном курорте. Нет, мне, конечно, очень жаль бездомных, но я-то в чем виновата? Почему, будучи добропорядочной гражданкой, трудясь в поте лица и честно платя с каждого рубля своих гонораров налоги, я вынуждена всю дорогу сдерживать дыхание? Кстати, держаться за поручни тоже нельзя: подхватить чесотку в Московском метро — плевое дело.