Всё хорошо, что хорошо кончается (СИ)

— На, — говорит она. — Как ощутишь, что готов что-то ещё сказать — суй его себе в рот. А беда была в том, что статуэтка разбилась. Дедушка не позволял, но иногда я осторожно её брала в руки, а в тот раз как-то неловко поставила. Да и мала я тогда была, каминная полка находилась выше моей головы. Дед не ругался, но лицо его... он будто что-то дорогое потерял. Собрал бережно осколки, даже самые тонкие, и ушёл, ничего мне не сказал. Ох, как же я тогда плакала! Полночи просила у богов, чтобы случилось чудо. И представляете, под утро снится мне бабушка...

— Мм-фф-пх, — говорю я в шарф.

Тилли смеряет меня подозрительным взглядом.

— Да, снится бабушка, — повторяет она. — И говорит она мне: не переживай ты так, всё будет хорошо. Так что с утра я первым делом побежала к деду, радостная: цела должна быть статуэтка, говорю. Дед ящик выдвинул, развернул тряпицу, показал мне осколки — чуда с ними никакого не произошло — тут я и в рёв...

Я зеваю в шарф, стараясь, чтобы это звучало как можно громче. Гилберт толкает меня в бок. Любопытно, его вправду заинтересовала эта унылая история, или он попросту проявляет вежливость.

— ... и чтобы меня развеселить, дед взял меня с собой на берег реки, — между тем продолжает Тилли. Она так увлеклась рассказом, что уже не обращает на нас внимания. — Стрекоз ловить. Ему как раз поступил заказ на брошь в виде стрекозы, и дедушка подумал, что сделает зарисовки, а заодно и меня позабавит. И что, как вы думаете, я увидела на берегу в то утро? Мальчика, всего беленького, в светлом наряде, щёчки нежно-розовые, волосы как белое золото. Только на руке не птица, а стрекоза. Я как закричу: «Дедушка, дедушка, наша статуэтка ожила! Бабушка же мне обещала, что всё исправит!». Меня только чудом от принца и отцепили. Я никак не могла понять, что его нельзя забрать домой. Так ревела, что чуть ещё одну реку не наплакала.

— Ох, какая неловкая ситуация, — говорю я, позабыв про шарф. — И почему же ты не переехала в другое королевство и не сменила имя?

— Пф-ф, я же была ребёнком, — отмахивается Тилли. — С ребёнка какой спрос. Вот дедушка, тот переживал, конечно. Шутка ли, принца напугали. Только Андраник на самом деле ничуточки не испугался. Он протянул мне платок, подождал, когда я смогу говорить, и спросил, в чём дело. А потом сказал, что он, конечно, не статуэтка, но готов быть моим другом. Представляете, какое благородство души? А ведь он был не старше меня. И вот с тех пор мы с дедом иногда гуляли у берега реки, и если мне везло, встречали Андраника. Ему-то не часто дозволяли покидать дворец, но изредка он приходил с кем-то из королевских помощников, чтобы поймать новую стрекозу для коллекции. Ох, вам доводилось слышать об этой замечательной коллекции?

— И слышать, и видеть, — кисло отвечаю я. — Думаю, я уже способен узнать каждую стрекозу в лицо и по имени.

— Как тебе повезло! — с лёгкой завистью говорит Тилли. — А я видела этих стрекоз всего лишь единожды, когда мы с дедом посетили дворец по случаю празднования свадьбы принцессы Эвклиды. Дед у меня не очень-то любил приёмы и балы, но в тот раз было совсем уж неловко отказываться от приглашения.

— Как странно, — говорю я, — мы с семьёй тогда тоже присутствовали, но тебя я отчего-то не помню. А ведь такую рыжую я вряд ли... кхе! Шарф, почему ты меня не остановил?.. Я хотел сказать, что наружность у тебя весьма примечательная, не могу поверить, что увидел бы тебя и забыл.

— Думаю, ты меня и не видел, — хмуро отвечает Тилли. — Ведь принц Андраник как поглядел на твою сестру, так весь мир для него перестал существовать.

Она надувается и делается ещё мрачнее.

— Так что даже стрекоз своих не стал мне показывать, а поручил это дело одной из работниц, прислуживающих в комнатах. Ты можешь себе представить, чтобы он и отказался рассказать кому-то лично о своём собрании? Вот это, наверное, был первый раз. Позволил мне смотреть, сколько я пожелаю, а сам заторопился к вам, и больше обо мне в тот день так и не вспомнил.

— Хе-хе, — говорю я, — видела бы ты его в фонтане! Это было поинтереснее стрекоз.

— Сильвер! — полунасмешливо, полуукоризненно говорит Гилберт.

— И ничего смешного, — сердито отвечает мне Тилли и хмурится. — Если кому-то и стоит этого стыдиться, то вам с сестрой. Вам предложили дружбу, и если она пришлась не по нраву, могли бы ограничиться вежливостью. Но нет, вам понадобилось выставлять бедняжку на смех перед всеми. Принесло это вам радость? Стоило оно того? А-а, что я говорю — такие, как ты, вряд ли признают свою неправоту.

Я и смущён, и рассержен. На самом-то деле этот поступок относится к тем, о которых я жалею и которые ни за что бы не повторил, будь у меня возможность выбрать ещё раз. И очень неприятно слышать слова осуждения от людей, не ведающих о моих теперешних чувствах.

— Надо сказать, — ворчу я, краснея, — мне довольно стыдно за многие события прошлого. И я даже просил прощения у Андраника, было дело.

Тилли недоверчиво глядит на меня.

— Хм, — произносит она. — Будем считать, что я поверила, но знай: я за тобой приглядываю.