Все, кого мы убили. Книга 1

Лишь подскакав вплотную, увидел я, что животное уже перестало дышать, сражённое в шею, и мухи успели облюбовать не спёкшуюся ещё рану. Голуа лежал на траве без движения, неловко подвернув руку под себя. Вдалеке человек спокойно заряжал ружьё, совершенно отвернувшись от меня и более сосредоточенный на втором преследователе, теперь скрывавшемся вдали. Их поведения понять я никак не мог. В поисках оружия и зарядов я соскочил на землю. С неудачливым стрелком нас разделяло, полагаю, шагов двести. К моему удивлению, он тоже спешился и помахал мне. Лишь тогда по складной крепкой фигуре узнал я в нём своего Прохора. Через минуту он сам подъехал ко мне, и я мог сердечно благодарить его. Что-то не вязалось поначалу в моих мыслях. Не ожидал я, что простой кучер может так заправски влиться в седло наподобие бравого кирасира?

– Надо бы нам потихоньку убираться прочь, сударь, – деловито отвечал на мои объятия Хлебников, уверенно ломая замки пистолетов о луку седла. – Может, пусть их сами кусаются в своём осином гнезде? А мы с вами зададим деру. Всякий день судьбу испытывать – никакого везения не напасёшься.

– Что с ним? – спросил я.

– Спит, кажись, сермяга, – он потрогал Голуа за шею. – Зашибся. Сердце в горле колотится.

Я объяснил ему, что не подобает мне уезжать тайно, уподобляясь татю. Никакой своей вины я не видел. Я просил его лишь не распускать слухов о случившемся. Я уже обещал себе, что по приезду потребую от князя решительного объяснения, и не останусь более ночевать в негостеприимном его доме, где оставаться мне становилось не только смертельно опасно, но и оскорбительно. Тем досаднее казались мне эти происшествия, что не мог уразуметь я причин, подвигнувших против меня этих странных людей. Таким образом, видя во мне заклятого врага и причину каких-то своих неудач, они лишали меня возможности объясниться или хотя бы избегнуть нападок. Ведь невозможно, в самом деле, отвратить злую волю, не ведая её истинного мотива. Ясно одно: само моё присутствие в имении до такой степени нарушало их расчёты, что мириться даже с лишним днём моего присутствия они не желали. Да и можно ли ещё мне повернуть всё вспять, или пройдён тот Рубикон, за которым нет возврата? «Что ж, князь, в первую нашу встречу вы обещали сделать моё времяпрепровождение занимательным. Вам удалось сполна».

– Ты как тут оказался? – спросил я Прохора, ставшего для меня ангелом-хранителем.

– Как вы в церковь отбыли, француз о чём-то со своим человеком шептался, – сказал Прохор, забирая у Этьена красивый кинжал вместе с ножнами, а чтобы я не принял его за мародёра, добавил: – Это чтоб зубов у них поменьше осталось… Слов я не слышал, а пистолет видел. Француз сразу ускакал, а я через час тихонько за его приятелем и двинулся. А ружьё у дворецкого одолжил. Тайком, конечно. Паршивцу оно так и эдак ни к чему-с. Война-то кончилась… А и ловко же вы петляли. Всё становились в одну с ним линию. Я насилу выцелил, уже думал, пальнёт он раньше.

– Он и пальнул, а ты разве не мгновенно выстрелил?

– Какое-с! С полминуты стоял. Пока не понял, что уж опоздаю, тогда решил коня бить. Жалко его, я ведь лошадей люблю пуще иных двуногих.

Я обещал ему усугубить жалование. Он с трудом сдержал довольную улыбку. Я, кажется, обрёл своего Санчо.

Неподдельная радость ничего не подозревавшего князя при встрече выдавала какое-то чрезвычайное событие. Лишь это заставило меня отложить ненадолго гневное обращение.

– Минута, наконец, настала! Сегодня я покажу вам плоды наших трудов, к коим и вы с некоторых пор причастны, – воскликнул Прозоровский ещё с крыльца. Пожав мне руку и посетовав на то, что я всё утро где-то пропадал, он сразу распорядился подавать обед в эркер, ограничив круг приглашённых одной лишь моей персоной. Я ощущал в нём подъём и странное приподнятое расположение духа, но в то же время лицо его горело высокой страстью, глаза вспыхивали, будто в них бродил тот жуткий отсвет Арачинских болот.

– Вы можете более не заботиться ни о каких демонстрациях, Александр Николаевич, поскольку после всех своих злоключений я готов принять на веру всё, что вам будет угодно, – не без сарказма, но говорил я совершенную правду, с жадностью, вызванной успокоением нервов, поедая печёного карпа, начинённого луком и гречневой кашей. Предварительно же выпил я два больших бокала вина, стремясь унять дрожавшие пальцы.

– О, нет, Алексей Петрович, именно теперь, теперь вы должны это зреть, теперь вы истинно заслужили и подготовлены, иначе что вы отпишете Обществу?

– Вы – все держите меня в неведении и тревоге, не знаю, право, чем я вам не угодил, – как можно многозначительнее изрёк я.

– То ли, дорогой коллега, тревога. Вы истинной тревоги не ведаете, так что почитайте пока себя вполне счастливым.

Каждый из нас, кажется, мог вполне стать профессором по кафедре треволнений, каждый ощущал свои заботы значительнее прочих.