– Я готов отплыть в Александрию нынче же, если мне дадут возможность привести себя в порядок, я ужасно как соскучился по турецким баням, – отвечал я в надежде, что такой спешки не потребуется.
– О! Страсть ваша к здешним баням снискала множество последователей. Что ж, в Константинополе они, в самом деле, лучшие. Особенно некоторые, где неожиданно можно повстречать молодую особу. – Выражение лица его оставалось серьёзным, и лишь тонкие морщинки в уголках глаз выдавали весёлое лукавство.
– Помилуйте, генерал! – вспыхнул я.
– Больше ни слова, обещаю! Если исполните миссию, государь получит самые благожелательные реляции. Что касается отплытия, то вам надлежит ехать одним греческим судном, оно снимется с якоря через двое суток…
– Я видел в порту наш стимбот «Нева», – произнёс я и, надеюсь, прозвучало это не слишком мечтательно.
Конечно, жаждал я испытать плавание на судне, чья стосильная машина толкала его против морских течений и ветров, мне думалось также обосновать такое путешествие тем, что прибытие первого русского парового судна в Египет придаст веса моему начинанию, но Муравьёв оказался противоположного мнения. Он с некоторым раздражением объяснил, что «Нева» плавает в Царьград по заданию канцлера Нессельроде, хотя в этот раз привезла офицеров и квартирмейстеров для подготовки размещения десанта.
– Да и фрахт её сюда обходится казне круглым счётом в пять тысяч, так что плавание её подчинено строгому регламенту. Вот учредят в нынешнем году акционерную компанию – тогда кораблей станет больше. Пока что ни один коммерческий рейс не принёс дохода, Общество ваше разорится от желания его члена блеснуть роскошью среди чванства тамошних проходимцев.
– Но именно к ним вы меня и направляете, а достоинство нашей державы для меня важнее всего, – отразил я, впрочем, без надежды. – Да и быстрота доставки гарантирована без проволочек.
– И вот вы уже в ореоле блеска двора Его Величества отдаёте приказ бросить якорь в александрийской гавани напротив резиденции паши. Палят пушки, впереди вас вышагивают шесть чаушей, предупреждая, что во дворец шествует главный русский шпион. Умерьте аппетит, Алексей Петрович. Знаете, простота заметна более роскоши, и мудрому говорит о многом. Неужто полагаете вы глупцом безродного солдата, ставшего правителем Египта и угрожающего Константинополю и всей системе европейских трактатов? И Лазарева просить не могу, уж увольте. Чем меньше людей осведомлено о деле, тем лучше. Позаботьтесь, чтобы не пришлось слать флот для вашего освобождения, хотя, конечно, я его пошлю без промедления. Желаю сохранить в тайне вашу миссию от дурных глаз и завистников, а вдвойне – чтобы не сослужить вам дурной репутации официального лица, от которых у Мегемета Али оскомина… после меня, в том числе. Учтите, он изрядно лжив, не поддавайтесь его чарам, брат Бутенева ездил к нему вызволять секвестированное египтянами наше купеческое судно, Мегемет обещал отдать, да обманул. Возникла двойная неловкость: товары везлись какими-то итальянцами, пользующимися нашим флагом, так что репутацию пришлось восстанавливать едва ли не силой. Вы играете персону частную, каковой и являетесь. Частную – но с большими связями. Что опять-таки правда. Смело ссылайтесь на знакомство со мной и с Андреем. И, как-никак, вы представлены Его Величеству. Так что и под пыткой не согрешите. А «Нева» пусть-ка перевозит войска.
– Когда она уходит в Одессу?
– Нынче же. Уже погрузили уголь.
Ничего более удачного представить я не мог. Я спросил генерала, может ли он приказать незамедлительно доставить на стимбот моё письмо Анне.
– Князь Александр Николаевич Голицын, – неспешно начал он, подбирая слова, и мы обменялись многозначительными взглядами, – ещё летом тридцать первого года отправил письмо графу Воронцову, ответственному за паровое сообщение между Одессой и Константинополем, с просьбой строго следить, чтобы все письма на стимботы не проносились тайно, а только через почтовую контору миссии. Прошу отнестись к этому серьёзно: по вопросу сему заседал Комитет министров.
Я не мог скрыть раздражения, поскольку никак не успел бы оформить свой пакет надлежащим образом.
– Ко всему, что делается князем Голицыным, я с некоторых пор отношусь чрезвычайно внимательно, – процедил я сквозь зубы.
– А вы не язвите, письмо ваше я отдам своему офицеру, едущему этим судном.
Я едва не обнял его от счастья. Неожиданно меня озарила мысль.
– Ведь у вас, Николай Николаевич, в Константинополе связей тоже не счесть. Не окажете ли небольшую услугу, результат которой я мог бы использовать у египетского паши?
– Извольте, рад помочь.
– Мне хотелось бы посетить библиотеку сераля.
– А одалык султана вы не желаете навестить с инспекцией? – расхохотался он. – Братец мой недавно высказал мыслишку, что султан уже ничем, кроме гарема, не правит… Христианам путь в сераль заказан. С этим придётся мириться так же, как и с существованием Порты.
Я счёл нужным объяснить: