Все кошки смертны, или Неодолимое желание

К сожалению, ничего для себя интересного я в обзоре жизни и деятельности «Фаруса» не обнаружил. Эта финансово-промышленная группа стала особо заметна после кризиса девяносто восьмого года, когда прежние тиранозавры в одночасье вымерли, освободив отечественные джунгли новому, но отнюдь не менее плотоядному поколению любителей пилить бюджеты. Основой благосостояния «Фаруса» был алюминий, а полем для экспансии, соответственно, добыча глинозема и дешевые источники электроэнергии: в какой-то цитируемой невмяновскими аналитиками газетной статье алюминиевые чушки, в себестоимости которых она, энергия, составляет порядка тридцати процентов, назывались «консервами из электричества». На этой почве и произрастали, можно сказать, злонравия достойные плоды. Насколько я мог судить, сексуально-скандальные публикации последнего времени были связаны с попытками «Фаруса» подгрести под себя акции ближайшей гидроэлектростанции. Переменчивое, как у девушек, настроение демонстрировали на сей счет то местный губернатор, то профильные министры и депутаты. Их следовало дискредитировать, а потом попытаться подвинуть с должности. Ходили слухи, что на губернаторское кресло претендует сам глава «Фаруса». Одним словом, схватка хозяйствующих бульдогов под ковром. Из-под которого если что и мелькнет иногда перед глазами широкой общественности, так обязательно голое и неприличное.

На последнем листке я обнаружил список топ-менеджеров холдинга с краткими биографическими данными и даже местами обитания ― согласно прописке и фактическое. Фактическое у всех было одно и то же: корпоративный коттеджный поселок «Беляны» на Ильинском шоссе. Беглый просмотр показал, что ни одна фамилия мне ничего не говорит, и я уже готов был разочарованно отложить в сторону и эту страничку, когда в последний момент что-то удержало мою руку. Вглядевшись повнимательней, я понял, что именно. Согласно прописке, президент фирмы «Фарус» Воробьев-Приветов Валентин Олегович, тот самый, что метит на место губернатора, проживал со мной в одном дворе, конкретно ― в бывшей цековской башне, отлично видной из моих окон.

Не помню, сколько именно времени я просидел, тупо вглядываясь в этот с детства знакомый мне адрес. Знаю только, что ничего не высидел, кроме лежащего на поверхности вывода: количество неразъясненных совпадений выросло. Причем в пользу Прокопчика.

12

Стрингер Ванин проживал где-то у Кольцевой. Я долго кружил по этой окраине в поисках обозначенной в адресе Цветочной улицы, все время натыкаясь на Фиалковые проезды, Голубиные переулки и упираясь в Смородиновые тупики: прямо «Незнайка в Солнечном городе» какой-то. Когда я нашел наконец нужный дом, шел уже двенадцатый час пополудни. Но меня обнадеживало, что ищу я человека, которому не обязательно каждое утро отправляться на службу.

Панельная девятиэтажка, серая и немытая, как вокзальный бомж, гостеприимно встречала распахнутой настежь дверью: домофон в подъезде сломан, кодовое устройство выдрано с корнем, разноцветные кишки проводов вывалены наружу. Пахло кошками, мочой и блевотиной, из подвала тянуло застарелой гнилью. Стены, как и положено, украшал стандартный набор граффити, среди которых выделялся начертанный углем призыв какого-то доморощенного мизантропа: «Уходя, гасите всех!» По крайней мере, палат каменных Вантуз со своих трудов не нажил.

Я взбежал на третий этаж, на ходу прикидывая, как получше обставить свой визит. Прикинуться страховым агентом? Или участковым инспектором? Вот уж это я умею!

Можно еще сыграть перепутавшего адрес, заблудившегося в московских дебрях провинциала. Главное ― начать разговаривать, вступить в отношения. А там останется «узнать» знаменитого журналиста, выразить восхищение талантом и т. д. Тут уж, как говорит Прокопчик, начинает работать не требующая доказательств аксиома: кратчайшее расстояние между людьми ― кривая. Куда-нибудь да вывезет.

Но едва вылетев на лестничную площадку, я остановился как вкопанный: дверь квартиры Ванина оказалась полуоткрыта. У меня появилось нехорошее предчувствие: как бы в очередной раз в моей биографии не сыграть здесь роль понятого.

Осторожно войдя в квартиру, я огляделся.

Обычная московская «однушка», из которой и гроб-то не вынести. Крошечная прихожая, где дверь в совмещенный санузел не в силах разойтись с входной: открывать их можно только поочередно.

Проход в кухню через комнату ― все тот же Прокопчик именует такие апартаменты «баня, раздевалка через дорогу».

И дальше, как принято говорить у владельцев подобных жилищ, «зала». Узкий темноватый пенал, сам чем-то напоминающий домовину-переросток, с давящим на нервы низким потолком. Такие бывают в современных кладбищенских склепах из железобетона ― зимой сырых и промозглых, летом нагретых, словно печь крематория.

Я остановился на пороге, давая глазам привыкнуть к полутьме.