Все кошки смертны, или Неодолимое желание

― Осматриваешь достопримечательности ― это хорошо, ― поощрил я, дружески беря его под ручку. — Царь-пушка, Царь-колокол. Москва ― столица нашей Родины. Еще можно в уголок Дурова сходить. Я сейчас как раз в ту сторону еду, могу заодно с контрамарочкой помочь ― у меня там билетерша знакомая.

Он посмотрел на меня с ненавистью ― холодной, как кусок мороженого, застрявший у него в глотке. Но я, не обращая внимания на этот ледяной прием, уже весело увлекал его в противоположную от Прокопчика с Мерином сторону. Малой-Малай, осознав всю бесперспективность своего дальнейшего здесь пребывания, уныло и неохотно, но все же поплелся вслед за мной.

Я завез его подальше, как младенца в темный лес, и ссадил где-то в центре наших каменных джунглей. После чего немедленно набрал Прокопчика.

― П-птичка в гнездышке! В смысле, Мерин на конюшне! ― бодро доложил он. ― Д-довел до места, жду начальственных указаний!

― Где он живет?

― Недалеко, на С-семеновской.

― Номер квартиры накнокал?

― С-слишком много хотите от бедного инвалида! — поник голосом Прокопчик. ― Мне сейчас только по лестницам с-скакать…

― Так чего ж ты там делаешь? ― удивился я.

― Т-тачку его сторожу. Выйдет ― еще маленько п-попасу.

― А если не выйдет? До самого утра?

Ответом мне было обиженное сопение в трубке.

― Ладно, ― вздохнул я. ― Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы пеленки не пачкало. Сторожи дальше. Когда надоест, приезжай ужинать.

Но везунчик Прокопчик все-таки высидел свое.

Поэтому не приехал, а позвонил ― и голос его в трубке дрожал от возбуждения. Я как раз заканчивал изучение пензенской флэшки. Ее содержание оказалось настолько странным, а местами страшным, что мне, еще погруженному в бредовый мир Светки Михеевой, не сразу удалось врубиться в победные реляции своего помощника. А когда вник наконец, чего он такое говорит, то не поверил ― информация выглядела адекватно разве что в контексте просмотренного только что репортажа из сумасшедшего дома.

Но поверить в конце концов пришлось: голос Прокопчика хоть и дребезжал от рвущегося наружу адреналина, в целом звучал вполне убедительно. В результате я опрометью выскочил из конторы, прыгнул в машину и полетел по названному им адресу ― где-то в районе Пресни.

Мысли в голове перескакивали друг через друга, как шары в лотерейном барабане, но нужный шарик никак не выкатывался. Я решил отставить покуда в сторону рассказанное Прокопчиком до встречи с ним, а дорогой сосредоточиться на Светке. Вернее, на той записи с ее участием в главной роли, что передал мне Панич.

Михееву держали в смирительной рубахе.

Это говорило о том, что чисто медикаментозными средствами врачам снять приступ не удалось. Или наоборот, оно и не входило в их задачу. Я не большой специалист в области практической психиатрии, но даже мне известно, что хорошая доза столь любимого нашими докторами аминазина вполне способна лишить желания буянить даже бешеного слона. Одновременно она, доза, лишает также и способности не только связно излагать свои мысли, но собственно мыслить в привычном понимании. Речь уже, конечно, не о слонах, а о людях. О Светке Михеевой, в частности.

Напрашивался вывод: находящуюся в чрезвычайно возбужденном состоянии девицу не вырубили потому, что требовалось «аудио-визуальное исследование течения заболевания непосредственно в момент приступа», что называется, «в горячем состоянии». Так или почти так будет потом записано в истории болезни.

Но у меня закралось сильное подозрение, что именно это исследование проводилось не в полном соответствии с духом и буквой клятвы Гиппократа. По просьбе местного олигарха Панича оно записывалось на видео для последующей передачи не имеющему отношения к медицине лицу. И имело цель отнюдь не научную и не лечебную.

Это был допрос.

― Тебя зовут Светлана?

― Да.

― Михеева Светлана?

― Д-а-а… (с нарастающим возбуждением, дальше сквозь рыдания и попытки вывернуться из смирительной рубашки). Я Светик, Светулик, лапулик, мамулик!… Ма-а-а-мочк-а-а-а!..

Из угла, загораживая пол-экрана, выдвигается чья-то широкая спина в мятом белом халате, и запись обрывается: кто-то выключил камеру.

То ли экономили гигабайты. То ли решили, что дальнейшее не стоит фиксировать даже в конфиденциальном порядке.

Экран загорается снова. Как ни странно, больную не отправили в палату. Видно, ей чего-то дополнительно вкололи, подуспокоили и продолжают расспрашивать. Или допрашивать. Судя по таймеру в левом нижнем углу, за кадром прошло всего минут двадцать. Этакая психиатрическая «скорая помощь».

Интересно, сколько Петр Борисович Панич отвалил в качестве гонорара за эти эксклюзивные медицинские услуги?

― Ты была в Москве?

Кивок ― словно шея надломилась, и подбородок бессильно упал на грудь.

― И что ты там делала?

Светка что-то неразборчиво бормочет себе под нос.

― Поднимите ей голову. ― Две волосатые оглобли возникают из-за кулис и берут девушку за виски, бесцеремонно разворачивая. ― И что ты, говоришь, там делала?

― Умирала…

― Умирала? От чего?

― Ни от чего. Умирала…

Пауза. Ответ поставил в тупик даже бывалого интервьюера по ту сторону голубого экрана.

― Ты болела?