Все, кроме смерти

- Ложный. - возразил директор Дома Праха. - Есть свидетели. Могут подтвердить письменно. Гоп-ля!

Шпачек звучно и сухо щелкнул пальцами.

Понятые перестроились, как по команде, один уже спросил у полицейского бланк и огрызок карандаша, кто-то пригнулся, и прямо в коридоре выстроилась неровная очередь - подписывать бумажку на его спине, как на пюпитре.

- Опять ложный сигнал? - нахмурился Господин Никто - Месяц тому был ложный. На Пасху был ложный, сколько можно?

- Публика очень нервна и остро переживает искусство. Ни-ка-кой возможности спокойно ра-бо-тать - с каждым слогом наступал Ян Шпачек на полицейского в штатском. - За беспокойство соблаговолите - штраф-с. По тарифу. У нас все, как в банке.

- директор виртуозно выхватил подписанный протокол со спины понятого, и шулерским жестом подсунув “под” взятку, поклонился.

Господин Никто пробежал глазами подписи.

- Минуточку… Но здесь те же фамилии, что и на Пасху и месяц на…за…д…

- Завсегдатаи! - Шпачек радушно развел руками -

Злые духи подхватили остатки гостей под белы локти и выдавили на рассветную улицу оторопевший полицейский наряд.

На окнах Дома Праха живо задернулись одна за одной коралловые мантии занавесей.

- Дамы и господа! Дом Праха закрывается, мы будем рады видеть вас завтра вечером. До новых встреч!

Зал Общий план.

В зале погасли усталые лампионы, зашаркала швабра по паркету, расторопные руки скатали ковровые дорожки, и расставили стулья ножками вверх на столики.

Последняя кордебалетная “мышка”, щуря красные от бессонницы глаза, прошмыгнула в низкую дверь служебного выхода, кутаясь в пасмурное пальтишко с пелеринкой.

Шпачек подошел к роялю, ключ от крышки он не доверял никому, тронул холодные клавиши, и в медленном темпе набренчал первые такты “Лунной сонаты”, которые тут же перешли в ломкую “припрыжку” собачьего вальса.

Чех поднял голову и встретился взглядом с младшим официантом Дома Праха - Эдуардом Поланским.

Шпачек дернул щекой и лишний раз подумал: “Черт меня дернул взять этого котофея на испытательный срок. Сегодня уволю. “

- Марш работать. - приказал директор. - Дармоед.

- Па-азвольте, я бы выразился, соблюдать авантаж!. - обиделся Поланский и присел на край сцены, качая толстой ножкой в полосатой брючине.

Пятнышко усиков под мясистым носом встопорщилось -

- Я вам не банальный халдей. Прошу с этой минуты называть меня: Господин Репортёр.

- Как? - переспросил Шпачек и, бесшумно опустил крышку рояля.

Поланский прекрасно знал, что расхристанный “пассажир”, прячась от полиции в телефонной комнате, совершил пару необходимых звонков в ночные редакции.

И звонки были приняты сразу после того, как редакторы спросонок разобрали, кто с ними разговаривает. Главное, что такая крупная птица, пусть и не без некоторого нажима, согласилась оказать протекцию.

Люди этого полета, я бы выразился, не стесняются временем суток.

“В штате с завтрашнего дня” - отрапартовала телефонная трубка.

Теперь Поланский ковал железо, пока горячо, он закинул обе ноги на сцену, и барственно приказал директору-пианисту.

- Всякое начало тяжело, милейший господин Шпачек. Я арендую у вас зал, на полчаса. По тарифу. Извольте ассистировать.

Шпачек молча взял деньги. И первым отвел глаза. По наитию старого стреляного воробья он уже понял, что от него требуется. Свистнул бармену - тот извлек из пустоты запотевшую бутылку лимонной водки с ледника.

Шпачек спустился в зал. Тяжело занял первый столик для особых гостей. Поединок с бывшим официантом директор дома Праха проиграл.

Поланский виртуозно водрузил на все четыре ножки венский стул, обычный атрибут выступлений старлетки Три Креста.

По четырем ступенькам из зала на сцену поднялся давешний пучеглазый пассажир. Он ополоснул щеки и прическу в уборной, припудрил синяки и ссадины, застегнул уцелевшие пуговицы.

Крупный план. Наплыв

С тайных колосников слева вспыхнул магний на полочке невидимого фотографического аппарата. Пассажир мучительно закрыл лицо растопыренной пятерней.

- Умоляю! Без photos! - последнее слово он произнес в нос на иностранный манер

. Пассажир бессильно опустился на венский стул посреди сцены.

- Невозможно, я бы выразился! - Поланский встал навытяжку. Балансировал на трех пальцах серебряным подносом с бутылкой и мизерной рюмочкой водки, в которой преломлялся прямой пресный свет.

. - Уговор дороже денег, я бы выразился! Вы устраиваете меня репортером в штат еженедельника “Дилижанс”, я молчу об инциденте хором, как покойницкая на Втором Городском кладбище. Но Вам просто необходимо выговориться. У Вас драма.

Пассажир зажмурился и поддакнул.

- Д-драма.

Поланский звякнул краешком рюмочки о бутылочный бок.

- Ну во-от… А если у нас драма - дружеская беседа, самое милое дело?

Пассажир размяк и пристально сглотнул.

- Надеюсь, все, что я скажу останется между нами?

- Между нами! - заверил Поланский.

- Между нами… - повторил Шпачек и спрятал улыбку в рукав..

- Между, между, нами! - зашелестела на разные голоса медвежья тишина по углам. - межжду…