Все Легенды

– В войну один Фисанович действительно командовал лодкой. Герой Союза, кстати, – сказал начальник.

– При чем тут это?!

– А ты первую страницу перечитай.

Зам вспомнил о перечне благ, и мечта паче жабы стала душить его: бытие определяло сознание, выкручивая ему руки.

– Пошли кого за флаконом на уголок, – пробурчал он с капитулянтской мрачностью.

– Пару тысяч подбрось, – предложил начальник, соотнося нули на купюрах с бутылкой ларьковой сивухи. Таковы были цены эпохи.

Ничто не смягчает национальные трения так, как выпивка. Смотря с кем пить, конечно.

– Да хрен ли нам национальность? – здраво рассуждал начальник. – У героев нет национальности!

– И у мертвецов нет национальности! – горячо поддерживал зам. – Тем более отдавших жизнь за благо страны!

Он открыл стеклянную дверцу шкафа под портретом и вытащил из однотипного ряда тисненую серебром биографию Нахимова:

– Вот! На первой странице: «Родился в семье смоленского дворянина…» Ну?

– Вот тебе и иерусалимский дворянин, – печально сказал начальник. – А все сходится…

То есть у людей произошла типичная психологическая сшибка. С одной стороны, хотелось всяческих благ, которые предлагали без всяких условий. С другой стороны, выходило так, что принять дар означало отдать Нахимова в другой народ. Раз тебе дают по той причине, что он был еврей, – то фактом приема подарка ты соглашаешься с его причиной! Хитроумные жиды упаковали оба факта в один флакон.

– Христопродавцы! – восхищенно плюнул зам. – Вот замутили? Съешь вкусный пряник – и ты наш!

– И рыбку съесть, и попку не ободрать, – подытожил начальник задачу. – Подкинь-ка еще две тысячи.

И после литра ацетоновой сивухи на керосине с осетинским спиртом, пожертвовав часть здоровья чести флага, они упрятали послание в сейф, убедив друг друга про утро вечера мудреней. Для людей, знакомых с похмельем, это странное утверждение.

Мы мало знаем про тонкие миры и связь небес с земным несчастьем, но закон парных случаев срабатывает с неукоснительностью дуплета. Назавтра перекошенный зам продевал тело в двери эдаким собачьим извивом.

– Ты вчера телевизор смотрел? – спросил он вместо «здравия желаю».

– Ну, нет, – выжидательно посмотрел начальник, особым офицерским рецептором предощущая отыгрыш за свою вчерашнюю выпученность.

– И Кобзона не видел?

– Вместо телевизора, что ли? Тоже нет. Я его вообще не люблю.

– Я тоже. И никто не любит. Но побаиваются. Значит уважают. Что и требовалось доказать. А устраивается неплохо. Знаешь, что он вчера делал?

Заинтригованный замовским сбивчивым поносом:

– Что? – предположил начальник прозорливо. – Хотел взять над нами шефство? Говорят, он мужик денежный и щедрый.

– Ему хорошо быть щедрым, он гангстер!

– Так что он вчера? банк грабил?

– Хуже. Он пел! – выкрикнул зам.

– Не может быть! С чего бы? Новости дня. А ты чего хотел? Чтоб он прыгал с шестом?

– А с кем он пел?

– С кем пил, с тем и пел!

– Отнюдь. Тут вам не филармония.

– Да хрен ли ты ко мне приклепался со своим Кобзоном! – вскипел начальник. – Головка со вчера бо-бо? Иди постучись ей об стенку!

– С Ансамблем Александрова он пел! – торжествующе объявил зам.

– Ан сам бля… сам бля… один бля… Ну и что?

– А то, что они подпевали!

– И что?

– А то, что при этом еще и приплясывали! Всем ансамблем!!!

– Н-у и ч-т-о???!!!

– То!!! Ты вообще сегодня тупой! А что они пели и приплясывали?

– Что! то! в пальто! цыганочку!

– Евреечку! Хаву-нагилу они пели и приплясывали!

– А это что?.. – помолчав, спросил начальник.

– Ну тундра, – сказал зам. – Ничего, скоро узнаешь. Сам плясать будешь.

Он по-ленински сунул большие пальцы в проймы воображаемого жилета и стал выбрыкивать ногами вперед среднее между канканом и еврейским танцем «фрейлахс», дудя под нос с гнусавой одышкой: «Ха-ва-а – нагила! ха-ва-а – нагила!»

– Песец всему, – сказал начальник. – Ты температуру мерил? Санитаров позвать?

– Вот те крест! Честное офицерское! Под салютом всех вождей! Он пел, хор подпевал, а потом стали вот так выплясывать, всем строем, в ногу, человек двести на сцене!

Начальник представил картину. Картина была сюрреалистическая. Длинное многослойное построение Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии имени Александрова, ряды фуражек, звезд и погон, вдев пальцы за проймы воображаемых жилетов, сионистски-мюзикхолльно выбрыкивает фрейлахс или как его там: зеленые штанины с кантом согласованно вздымаются кверху, а еврей Кобзон задает перед ними темп и солирует. Смесь богохульства с шизофренией. Этот милитаризованный шабаш сокрушал устои.

– Вот только Нахимова на той сцене и не хватало, – произнес начальник под впечатлением.

– Конец света. Давай застрелимся? – предложил зам.

– Тебе хорошо, ты дурак… Тебя жена еще из дому не выгнала, что зарплаты полгода не приносил? Вы что едите, кстати?

– Так я же бомблю, – пожал плечами зам. – Как все. Ты же знаешь.

– А я – ночным охранником, – печально сказал начальник училища. – Ты тоже знаешь.