Все Легенды

Я был пятым, но оказался восьмым. Баранов был уже занят, и я попал к Карцеву. Это был низенький жирноватый парень лет тридцати с неуверенной лакейской спесью на морде. Сколько бортов делаем? Два. Сколько пуговиц? Четыре, обшитые, квадратом. Сколько шлиц? Две. Какая длина? Две трети бедра. Брюки в бедре? Середина бедра чуть шире обтяжки, двадцать четыре, клеш от нижней трети бедра, внизу двадцать четыре, скос два сантиметра, сзади до верха каблука. Я давно и наизусть знал, чего хотел, и вымерял семижды семь. Карцев стал смотреть с оттенком свойского чувства. В тупик он меня вопросами не поставил. Он поставил меня в пример следующему заказчику и одобрил меня коллеге. В тупик он поставил меня позднее, когда спер ткань на жилет. Блудливо юлил про перерасход и совал деньги за спертые шестьдесят сантиметров. Себе, поди, жилет спроворил из моей ткани, холуй поганый.

Но где духовная пища?!

Изящнее всего я приобрел том «Всемирки» с Киплингом и Уайльдом. Я зашел в «Подписные издания» (замучишься подписываться, все по лимиту, по блату, по распределению на производствах), где эти издания ждали своего выкупа заказчиками. Полистал спрошенный у продавщицы том, достал треху, бросил на прилавок и быстро убежал с книгой под растерянный вопль про молодого человека.

Хорошие книги продавались «холодняками» – книжными спекулянтами – в известных дворах возле букинистических магазинов. Цена – от двух до пяти номиналов.

Чемпионами были «рыжий Мандель» и «большой Пастернак». Том Большой серии «Библиотеки поэта» стихов Пастернака шел за шестьдесят рублей, терракотовый однотомник стихов Мандельштама – за восемьдесят. В магазинах ими не пахло никогда.

Кроме инвалютной «Березки». Там их три рубля цены на обложке пересчитывались по официальному курсу на пять долларов – и стояли между икрой и матрешками. Иностранцы знали: лучший подарок в советский дом – такая книга. Хозяева были счастливы.

…За что ни схватись – все имело свою историю дефицита!

В 1966 «Лениздат» выпустил прекрасный однотомник Ахматовой. Толстый, емкий, рисунок Модильяни на белом супере. Тираж сто тысяч. Пересчитали на складе готовой продукции типографии – семьдесят! Матерились, давали выговора, усиливали охрану. Допечатали тридцать тысяч. Пересчитали. Шестьдесят!

Допечатали сорок, запечатав все двери и окна. Пересчитали. Восемьдесят. Плюнули на скандал, пригласили уголовку, установили наблюдение (видеокамер-то еще не изобрели).

Боже ж мий! Выносят под одеждой отдельные тетради печатного блока, чтобы сшить дома. Переплеты на спине. Блоки под юбкой. Приклеивают пакеты под электрокары. Грузят во вскрытый пустой бензобак фургона. Ночью с чердака спускают мешки книг на веревке во двор.

Вот как любил народ книгу!

Предварительная запись на ковры вошла в анналы. Стояли ночами, записывали очередь на ладони и делали переклички.

Это потом хрустальных ваз у всех стало много. А вначале их не было. А стоили дорого – шикарный подарок.

Если в моду входили сорочки с длинными уголками воротников – в магазинах были только короткие. Если носили короткие – в магазинах предлагались только длинные.

Молодежным дефицитом были джинсы, женским – колготки, мужским – кожаные куртки, дефицитом зажиточных были автомобили, дефицитом пенсионеров – кефир и творог. Нужно было приходить к открытию, к девяти часам, или заводить знакомство с продавщицей.

Экономически мы были дремучи. Преподаваемая экономика была наглой и бессмысленной галиматьей. Мы не понимали элементарного:

Дефицит – это когда денежных знаков больше, чем товаров, а цены фиксированы. Денег можно напечатать для народа сколько угодно. Цены устанавливает государство. И человек, думая, что работает на государство за двести рублей в месяц – работает реально за сто. Потому что еще на сто ему нечего купить. То есть нечего из нужного ему, желаемого. И он кладет деньги «на книжку». То есть отдает обратно в казну на неопределенно-долгий срок.

Оборонка была могучая. Социалка была неплохая. Хорошее образование, хорошая наука. А вот потребительских товаров для народа выпускалось мало. Это значит что? Это значит, что рабочая сила стоила дешевле, чем было написано в зарплатной ведомости. У тебя есть деньги и права на покупки – а купить нечего. Элементарнее и быть ничего не может. (Хотя «бесплатные» блага – реально увеличивают твой доход.)

А кроме того, государственное распределение – могучий рычаг управления, как учил еще товарищ Ленин с первых дней Советской власти. Раздавать – значит управлять: заставлять людей делать то, что нужно раздающему, т. е. государству. И спецраспределители дефицита для правящего класса – обеспечивали послушность и исполнительность советских управленцев: привилегированного слоя!

А плановая экономика неразворотлива. А благосостояние народа финансируется по остаточному принципу. Миллиард на стройку заводища – но сэкономим тысячи на квартирах для работающих. Миллиард на космос – но сэкономим на машинах для народа.

Нет в мире совершенства…