Все люди – хорошие

Придумал! У нее нет сумочки, нормальной дамской сумочки. Клатча со стразиками, для походов по театрам и ресторанам, правда, у нее тоже нет, но сумка должна быть у каждой нормальной женщины. Насчет фасона он не сомневался: какая-нибудь кисуля, продавец, расскажет ему о тенденциях нынешнего сезона. Для такого случая он даже свое фирменное обаяние включит. А сумочку для Наташки он уже себе представил: небольшая, натуральной кожи, и ни в коем случае не черная. Коричневенькая. Может, даже белая. Он представил, как обрадуется Наташка обновке, представил, что у него будет повод ее обнять, а может, и поцеловать. Пусть в щеку, но на совершенно законных основаниях. А там и до белоснежной шеи недалеко, можно исхитриться… С этими мыслями он и заснул.

Николаю Георгиевичу не спалось куда дольше. Он думал о том, что здорово было бы привезти Наталью Аркадьевну в свой лес. Лес он купил просто сказочный. Правда, запущенный сильно, оттого и по смешной цене. Но над этим работали люди, убирали сухостой, свозили в две ближайшие деревни, старухам на дрова. Он даже приплачивал желающим, тем, кто бензопилами рассекал стволы на удобные куски и рубил на чурочки. Сухое дерево под топором само на части разваливалось. Работа на самом деле была не тяжелая, а приплачивал он щедро, так что желающими со временем оказались почти все его лесорубы. Старухи, по слухам, поголовно записали Николая Георгиевича в свои поминальники. Самим-то им уголь был не по карману, а дрова – не по силам.

Вырубали подлесок. Он только мешал, превращал лес в непроходимую чащобу, угнетал взрослые деревья, не давал расти. Подлесок свозили в одно место, чтобы подсох. Со временем к тем же бабкам и отправится. Сейчас, когда работы шли полным ходом, лес был удивительный: идешь по дороге белого песка, направо посмотришь – царство доброй феи, а налево – того и гляди Соловей-разбойник засвищет. Очень красиво. Ей бы понравилось. Он был почему-то уверен, что лес понравился бы ей больше, чем какие-нибудь Бали или Таиланд.

Еще он показал бы ей свою заимку. Так по-сибирски он называл свой загородный дом, который любил куда больше своей городской квартиры. В квартире было красиво, интерьер создавал профессиональный дизайнер, но совершенно не чувствовалось, что там кто-то живет. Да он там и не жил. Ночевал иногда, когда рано утром надо было быть в городе по делам.

Заимку он строил сам. Почти один. Вернее, так: все, что можно было сделать одному, он делал один. Потому что если хочешь, чтобы было как следует, а не тяп-ляп, делай сам. Года четыре, наверное, возился, может, поменьше.

Он представил себе, как она погладит рукой бело-голубой бок изразцовой печи и как, ойкнув, отдернет руку. Печь ему делал мастер аж из самого Санкт-Петербурга, за большие деньги. Начинка у печки была более чем современная, а система труб и батарей располагалась под полом. Он долго выбирал тогда, камин или все-таки печка. Решил в пользу национальных традиций.

Или как она будет накрывать на стол, неподъемный стол из дубовых досок, который он тоже делал сам, без конца советуясь со столетним дедом из соседней деревни. Как мочить доску, как сушить потом, чтоб не растрескалась, как строгать, как шлифовать… Знатный стол у них с дедом получился. Дед-то все не дожить боялся, стол не успеть сладить. И ничего, дожил и дальше себе живет…

И вот она будет стол для него, Николая, накрывать. Стол огромный, она будет тянуться, чтобы все правильно, красиво поставить, а он будет на нее смотреть. На нее можно часами смотреть – как она ходит, как смотрит, как голову поворачивает. Это была его женщина, настолько его, что хотелось зажмуриться и плакать. Кто и как развел их по времени? Какого черта он ей в отцы годится? Почему так получилось? И Север никакой не виноват: он жил здесь уже давно, а встретил ее только сегодня.

Сколько ей лет? Восемнадцать, девятнадцать? Даже мечтать о ней глупо. Глупо и неприлично. Козел старый…

Наташка с раннего детства слышала от мамки, что бессонница бывает только у бездельников. А у того, кто как следует поработал, никакой бессонницы быть не может. Она и заснула, как только голова коснулась подушки. И сразу провалилась в сон, который до этого видела много раз. Собственно, это был даже не совсем сон, а воспоминание. Во сне она знала, что можно попытаться проснуться – и все закончится. На самом деле в жизни все закончилось семь лет назад. Она просыпалась, переводила дух – и снова проваливалась, оказываясь на том же месте, откуда только что с неимоверными усилиями выбралась…

Ей было пятнадцать. Она лучше всех училась в маленькой школе своей Малой Ивани, да и в городе, наверное, была бы одной из первых. Так все учителя говорили. Она лучше всех бегала и прыгала, лучше всех играла в волейбол и баскетбол. Она не курила за школой, не красилась, не носила юбки, за которые выгоняли с уроков. Она влюбилась. В первый раз.