Все люди смертны

— Мы ничего не можем! — воскликнул Арман. — А вчера могли все!

— Терпение, — сказал я, — у вас вся жизнь впереди.

— Да, благодаря вам. — Он слабо улыбнулся. — Как вы догадались?

— Я видел, как вы заряжали револьвер. Ваши намерения были мне очевидны.

Мы пересекли улицу, и Арман задумчиво посмотрел на меня:

— Не понимаю, почему вы относитесь ко мне с таким участием?

— Я уже говорил вам, что очень любил вашу мать; потому и вы стали мне дороги.

Он промолчал, но, когда мы проходили мимо стеклянной витрины, пробитой пулями, он остановил меня и спросил:

— Вы никогда не замечали, что мы с вами похожи?

Я посмотрел на два отражения: на это неменяющееся лицо, много веков принадлежавшее мне, и на его молодое лицо с пылающим взором, обрамленное длинными черными волосами и коротко остриженной бородкой; носы у нас были очень похожи: носы Фоска.

— Что это вам в голову взбрело?

Он замялся:

— Я скажу вам позже.

Мы подошли к зданию, в котором находилась редакция газеты «Прогресс»; кучка людей в лохмотьях ломилась в закрытую дверь, изо всей силы налегая на нее плечом. Они кричали: «Мы расстреляем этих республиканцев!»

— Вот идиоты! — вздохнул Арман.

— Пройдем через заднюю дверь, — предложил я.

Мы обогнули квартал и постучали; открылось окошко, затем приотворилась дверь.

— Скорее входите, — сказал Вуарон.

Рубашка на его взмокшей груди была расстегнута, он сжимал ружье.

— Уговори Гарнье уйти. Они убьют его.

Арман взлетел по лестнице. Гарнье сидел в редакции за столом, его окружала группа молодых людей. Безоружных. С улицы доносились глухие удары и угрозы.

— Чего вы ждете? — спросил Арман. — Бегите через заднюю дверь.

— Нет. Я хочу встретить их лицом к лицу, — ответил Гарнье.

Ему было страшно. Я видел страх в углах его рта и в судорожно сжатых пальцах.

— Республике не нужны мученики, — сказал Арман. — Зачем напрасные жертвы!

— Я не хочу, чтобы они сломали мои прессы и сожгли бумаги. Я встречу их.

Голос Гарнье был твердым, глаза смотрели сурово, но я слышал в его голосе страх. Если бы ему не было так страшно, он наверняка согласился бы уйти. Он надменно добавил:

— Я никого не удерживаю.

— Вы неправы, — вмешался я. — Вы прекрасно понимаете, что эти молодые люди вас не оставят.

Он огляделся вокруг и, казалось, заколебался. В этот миг раздался громкий треск, затем шум прорвавшейся плотины наводнил лестницу. Они кричали: «Смерть республиканцам!» Застекленная дверь распахнулась, и они застыли на пороге со штыками наперевес; они были словно в пьяном угаре.

— Что вам нужно? — сухо спросил Гарнье.

Они замешкались, и один из них выкрикнул:

— Нам нужна твоя грязная республиканская шкура.

Он метнулся вперед, и я едва успел броситься наперерез и принять удар штыка в самую грудь.

— Убийцы! — выкрикнул Гарнье.

Его голос долетел до меня издалека. Я чувствовал, как моя рубашка пропитывается кровью; вокруг меня сгустился туман. Я думал: может, на сей раз я умру. И со всем этим покончу. Но вскоре я очнулся: я лежал на столе, грудь была перевязана белым лоскутом. Гарнье все еще говорил, и люди понемногу отступали к двери.

— Не двигайтесь, — сказал мне Арман. — Я схожу за врачом.

— Незачем, — откликнулся я. — Штык уперся в ребро. Пустяки.

На улице под окнами они продолжали кричать: «Стреляйте в республиканцев!» Но те, кто вломился в редакцию, уже спускались вниз. Я встал, застегнул рубашку и куртку.

— Вы спасли мне жизнь. — Голос Гарнье был хриплым.

— Не благодарите меня, пока не узнаете, что жизнь вам уготовила.

Я подумал: теперь ему предстоит долгие годы жить с этим страхом.

— Пойду домой прилягу, — сказал я.

Арман спустился вместе со мной; некоторое время мы шли молча, потом он заметил:

— Вы должны были умереть.

— Штык уперся…

Он прервал меня:

— Ни один обычный человек не переживет такого удара. — Он стиснул мне запястье. — Скажите мне правду.

— Какую правду?

— Почему вы заботитесь обо мне? Почему мы с вами похожи? Почему вы не умерли, ведь штык прошел насквозь? — Он говорил лихорадочной скороговоркой, вцепившись мне в руку. — Я уже давно сомневался…

— Не понимаю, о чем вы.

— Я с детства знаю, что среди моих предков есть человек, которому не суждено умереть никогда; и с детства я мечтаю его встретить…

— Ваша матушка говорила мне об этой легенде, — сказал я. — Неужели вы в это верите?

— Я всегда в это верил, — ответил он. — И всегда думал, что мы могли бы вместе совершить великие дела, если бы он был моим соратником.

Глаза его блестели, он смотрел на меня со страстью; когда-то давно Карл повернул голову, его нижняя губа отвисла, прикрытые глаза казались мертвыми, и я пообещал ему: мы совершим великие дела. Я продолжал молчать, и Арман нетерпеливо спросил:

— Это тайна? Признайтесь.

— Вы считаете, что я бессмертен, — и смотрите на меня без ужаса?

— А что в этом ужасного?

Его лицо осветилось улыбкой, и он показался мне совсем юным; и в моем сердце шевельнулось что-то едва ощутимое, с еле слышным запахом тлена; пели фонтаны.

— Так это вы?

— Я.

— Значит, будущее принадлежит нам! — воскликнул он. — Спасибо, что вы спасли мне жизнь!