Читаем Все люди — враги полностью

— Нет, я давно уже с ней расстался. — Уотертон запнулся, потом прибавил: — Я когда-то думал заняться скульптурой, но…

Тони понимающе кивнул, — недосказанная фраза означала, что для инвалида это оказалось невозможным.

— Я всегда буду вам благодарен за это убежище, которое вы предоставили мне, когда я только демобилизовался.

— Ну вот! — сказал Уотертон, засмеявшись. — Какие пустяки. Ведь вы же платили за него.

— Нет, это вовсе не пустяки. Для меня это было чрезвычайно важно. Вы, пожалуй, не поймете меня, если я скажу, что ваш поступок вернул меня к жизни.

Уотертон посмотрел на него с изумлением и опять засмеялся.

— Нет, мне, пожалуй, это действительно непонятно.

— Ну, не буду пытаться объяснить. Но уж это-то вы можете понять, я чувствую себя вашим должником, и долг мой до сих пор не оплачен. Уж сколько лет я собирался сказать вам об этом. — Он помолчал, потом как-то смущенно добавил: — Если я могу сейчас или когда-либо в будущем быть вам полезным, пожалуйста, располагайте мной.

— Вы очень добры. Я буду помнить об этом. Но сейчас, мне кажется, в этом нет необходимости.

— Вы удовлетворены своей жизнью? — спросил Тони. — Вы счастливы или, может быть, могли быть счастливы, если бы…

Он собирался сказать «если бы у вас было немножко больше денег», но удержался. Уотертон засмеялся чуть-чуть язвительно.

— Сфера моей жизненной деятельности поневоле очень ограничена: вы знаете, что до войны я был актером.

— Да.

— Мне, разумеется, нечего думать о возвращении на сцену. Я не могу рассчитывать ни на какую роль.

Мысль заняться скульптурой, конечно, была с самого начала обречена на провал. Раза два-три я брался за конторскую работу, но потом бросал. Теперь я даю театральное обозрение для одной из вечерних газет. Я пробовал было научиться писать на машинке, но с одной рукой это безнадежное дело. Во всяком случае, журналистика лучшее занятие из всех для меня возможных. Я все-таки сохраняю связь с театром.

— Так что вы не испытываете недовольства своей жизнью?

Уотертон пожал плечами.

— А какой от этого толк?

— А вот я недоволен своей жизнью, — сказал Тони, сразу переходя к самой сути, — и замышляю большие перемены.

— Вы недовольны?! — воскликнул Уотертон. — А я-то всегда считал вас исключительно удачливым и счастливым человеком. Замечательная служба, очаровательная жена, прелестный загородный дом и городская квартира. Я всегда мечтал иметь возможность почаще выезжать за город. — Тони мысленно отметил эту деталь. — Не понимаю, чем вам быть недовольным? Может быть, вам нужно отдохнуть?

Тони вздохнул. Он с ужасающей ясностью предвидел, что каждый будет советовать ему отдохнуть.

— Во-первых, — сказал он медленно, — я пришел к заключению, что деловая жизнь — это смерть. Хуже того, это постепенное отмирание всех жизненных инстинктов и чувств. По крайней мере, для меня. Я не говорю, что для всех, хотя не вижу, как это может быть иначе. Вместо того чтобы распоряжаться собой, своей жизнью, человек распоряжается вещами; чувства подменяются возбуждающими средствами, беседы — вечеринками, дружба — своекорыстием, искусство — спортивными состязаниями, и так во всем.

Труд и торговля — необходимые элементы жизни, но делячество — это паразитизм, искусство эксплуатировать и труд и торговлю. С моей точки зрения, это — предательство по отношению к самому главному.

Делячество обогащает немногих, большинство обрекает на нищету и никому, в сущности, не даёт жить по-настоящему.

— Гм, — задумчиво протянул Уотертон. — И что же вы намерены с этим делать?

— Бросить все. Я вовсе не собираюсь разыгрывать из себя Дон-Кихота и расшибаться вдребезги, сражаясь с их бумагопрядильными мельницами. Делячество — это действующее предприятие. Это наш современный способ действий, а я считаю такой способ неправильным, он губит мою жизнь. Поймите меня.

Я верю в труд, я признаю торговлю, когда эта торговля честная; но я не признаю этой громадной паразитической организации, которая называет себя «деловой жизнью». Я не могу изменить ее, но, во всяком случае, мне нет надобности ни активно поддерживать ее, ни извлекать из нее деньги.

— Но вы не можете избежать этого. Если вы откажетесь от своих денег, вам либо придется голодать, либо работать на кого-нибудь, и вам будет много хуже, чем теперь. А жить на проценты с капитала, это прямо или косвенно жить за счет того, что вы называете действующим предприятием.

— Вы полагаете, я не задумывался над этим? — нетерпеливо вскричал Тони. — Нет, все это я решал со своей совестью. Но бросить все — это, так сказать, негативная сторона вопроса. Положительная — заключается в том, что я перестану считать жизнь пустым времяпровождением и отдавать ему все свое время. Мне не нужны деньги, мне нужна жизнь. Есть миллионы вещей, которые я хочу видеть, делать и которыми хочу наслаждаться. В некотором смысле я собираюсь посвятить себя искусству жить, и небольшой срок, который мне осталось провести на этой прекрасной земле, употребить на то, чтобы изведать все, что на ней есть лучшего. Я хочу вступить в права владения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза