Все люди — враги

Швейцарская гвардия до сих пор носит мундиры по эскизам Микеланджело, а последователи тех, кто так» мягко» осудил Галилея, имеют первоклассные обсерватории. Машине британского посла преграждают путь двуколки, в которых развозят вино. Недавно здесь построили огромное здание суда, и, говорят, кой-кто здорово поживился на этом деле; мошенничества вокруг этого было не меньше, чем вокруг одного из грязных скандалов в Филадельфии. Римская знать владеет громадными поместьями и баснословным богатством, а трущобы на берегу Тибра просто ужасны, особенно в Трастевере. Однако люди кажутся счастливыми, и народ здесь добрый, хотя немножко грубоватый. Когда мы говорим о римлянах, то имеем в виду римлян Тита Ливия, а когда здешние жители говорят о римлянах, они имеют в виду самих себя, — у них до сих пор вытиснено S. P. Q. R. [48] на газовых фонарях, и имеется три сената — кардиналы, члены муниципалитета и сенаторы. Мне говорили, что они следуют скорее традициям Катилины, чем Катона [49]. Вчера вечером я был в погребке недалеко от королевского дворца и туда вошел какой-то человек с барсуком, которого он только что убил в Кампанье. Вообразите себе человека, застрелившего барсука в Гайд-Парке и принесшего его в какой-нибудь бар около Букингемского дворца. Я вам говорю, Рим — удивительный город. Готовы? Отлично, идем.

Они прошли мимо чудесной, в стиле барокко, Испанской Лестницы с цветочными киосками у подножия и неожиданно наткнулись на трех слепых музыкантов, игравших примитивную, монотонную, но довольно трогательную мелодию на скрипке и двух гитарах. Робин дал монету старшему, их импресарио.

— Я всегда даю им что-нибудь, — сказал он. — Из братского чувства, должно быть. Я ведь сам живу щедротами других. Музыканты говорят, что их импресарио очень плохо обращается с ними, но уйти от него они не могут. Вот древнеримский бассейн, — не правда ли, как великолепны эти каменные дубы?

Они прошли через какие-то ворота и вышли на проспект, по левую сторону которого тянулись сады с апельсиновыми деревьями и цветущими мимозами.

Спустившись по небольшому склону, они очутились на пустынной площадке, усыпанной гравием, где было много скамеек, деревьев и бюстов из каррарского мрамора.

— Это все герои итальянского Возрождения, — ответил Робин на вопрос Тони. — Но кому до них дело?

Я здесь чувствую себя скорее приверженцем папы, чем Гарибальди.

— А разве папская власть была когда-нибудь социалистической? — с невинной усмешкой спросил Тони.

— Во всяком случае, она была не хуже всякой другой — она не донимала народ.

— Тогда, значит, она лучше всего, что можно вообразить, и я бы сказал…

Но Тони так и не договорил того, что он хотел сказать.

Они подошли к балюстраде высокой террасы, откуда открывался вид на Рим. Первым, что бросилось в глаза, был собор святого Петра во всем своем несравненном величии; затем громадная, почти круглая площадь у его подножия, с трамваями, фиакрами и людьми, снующими, словно жучки на задних лапках.

На одном конце площади виднелись еще два почти одинаковых купола, а на другом — тройные ворота.

Все остальное — море крыш, колоколен и куполов, тонко и четко выступавших в ясном солнечном свете.

Это было чудесно, но захватило Тони меньше, чем первое впечатление от Флоренции. Рим был только олицетворением мощи и великолепия, Флоренция — человеческой жизнью, ставшей прекрасной… Он вздрогнул от пушечного выстрела, прогремевшего над городом, и замер, слушая внезапно поднявшийся перезвон сотен колоколов; колокола звучали по-разному: одни — глубоко и звучно, другие — высоко, пронзительно-звонко и заливисто, но все мелодично и стройно.

— Полдень, — сказал Робин. — Теперь вам понятно, откуда Рабле взял свой Звенящий остров [50]? Идемте-ка завтракать.

Робин потащил Энтони к фиакру, они уселись и покатили вниз по извилистой улице, выехали на площадь, потом по длинной, прямой улице Корсо попали на другую большую площадь с огромным дворцом в стиле Ренессанса с правой стороны и сложной громадой белого мрамора и золота впереди.

— Ужасно, не правда ли? — сказал Робин. — Посмотрите на Виктора Эммануила [51]. Они до сих пор обожают скульптуру и архитектуру, но мастерство утрачено. За этой уродиной находится Капитолий, а дальше Форум. Вот эта вторая громадина была когда-то венецианским посольством; я вам говорил, что это был рай для дипломатов.

С площади они свернули на длинную узкую улицу.

— Via delle Botteghe Oscure — улица темных мастерских, — пояснил Робин. — Вполне подходящее название. Посмотрите-ка, в каком мраке работают эти люди, вернее, будут работать, — сейчас они ушли завтракать. Вернутся только в три часа.

Они вошли в ворота и очутились во дворе, сплошь заросшем виноградом. Редкие золотые листья еще висели на искривленных ветвях, время от времени какой-нибудь листок отрывался и медленно падал, кружась в неподвижном воздухе.

— Они оставили для нас столик на солнышке, — сказал Робин. — Giorno [52], Аттилио!

— Giorno, signore, — ответил очень толстый молодой официант с двухдневной черной щетиной на ухмыляющейся физиономии.