Все люди — враги

Брак Анни уже больше не откладывался. Стал ли Чарли настойчивее (что казалось маловероятным, принимая во внимание его покорность по отношению к Анни), или религия уже не давала ей прежнего удовлетворения, или же просто пришла весна, и с нею мысли о доме, — как бы там ни было, Анни неожиданно решила выйти замуж и назначила день свадьбы — в начале июня, ибо браки в мае несчастливы. После многих просьб родители Тони согласились отпустить его на свадьбу с условием, что он будет вести себя безукоризненно и что «папенька» привезет его домой на следующий же день.

Для Тони свадьба Анни началась как восхитительный праздник, но кончилась грустно, что в общем-то обычно для подобных церемоний. У него было весьма смутное представление о том, что такое «выходить замуж», и он, конечно, не догадывался, что Анни покинет его навсегда. Ему представлялось это восхитительной поездкой с Анни в чудесную страну, называвшуюся «у нас дома», в волшебное царство, где всегда есть фрукты, цветы и варенье и лучшая копченая грудинка в мире.

Накануне свадьбы «папенька», «наш Билл» и Чарли приехали в Вайн-Хауз за Анни в странном допотопном экипаже, который когда-то, по-видимому, представлял собой одноместную карету, поскольку в нем было только одно сиденье внутри, одно снаружи для кучера и тонкий обруч от некогда блестящего верха. Экипаж этот тащила маленькая, крепкая лошадка, принадлежавшая мяснику, отцу Чарли, и отличавшаяся свойством постоянно останавливаться у харчевни.

Ради такого торжественного события, как отъезд Анни, эта замечательная реликвия времен королевы Виктории подъехала к парадному подъезду, где лошадка стала, отгоняя мух и то и дело оглядываясь, словно горестно удивляясь тому сооружению, в которое она была впряжена.

Тони ожидал увидеть «нашего Билла» хилым, забитым мальчиком, может быть, даже со следами запекшейся крови и ослабевшим после последней порки ремнем. Que nenni [3]. «Наш Билл» оказался здоровым деревенским парнем, по меньшей мере на целую четверть выше «папеньки», курносый, с широким веснушчатым лицом и волосами грязноватого цвета, все время стремившимися встать дыбом, хотя они и были сильно смочены водой. На нем был домотканый костюм.

Билл то и дело ухмылялся. «Папенька» в роли домашнего людоеда совершенно разочаровал Тони. Неужели этот низенький, кривоногий, молчаливый человек, правда, мускулистый и жилистый, но сгорбленный сорокалетней работой на сырых полях Англии, — неужели это тиран из рассказов Анни? Что касается Чарли, то Тони почти не обратил на него внимания (Анни никогда не рассказывала о нем ничего интересного); он заметил только, что у него красноватое лицо, толстая серебряная цепочка для часов и что он сильно потел.

После продолжительных нравоучений о том, как подобает себя держать, Анни торжественно ввела «папеньку», Билла и Чарли в гостиную, где их — ждали родители Тони и сам Тони, со шляпой в руке, горящий желанием поскорее отправиться в путь. Гости смущались и, казалось, не знали, как взяться за предложенные им торт и портвейн. Наконец «папенька» показал пример, откусив кусочек торта и выпив глоток портвейна, так осторожно и деликатно, словно он был пресыщен всеми этими деликатесами и сейчас отведал их только из вежливости. Все чувствовали себя неловко, пока наконец мистер Кларендон, сам немножко смущенный, не провозгласил маленький тост с пожеланиями счастья и прочего и прочего, а затем преподнес Чарли две бутылки шампанского, чтобы выпить за здоровье новобрачной. Затем миссис Кларендон, невзирая на обычные в таких случаях возгласы «о сударыня, зачем же» и «нет, как же можно» и т. д., приколола к платью Анни модные золотые часики с вычурным узором на крышке и ласково поцеловала ее, пожелав, чтобы этот брак принес ей исполнение всех ее желаний, — на что Анни заплакала, можно было подумать, что она ожидает совершенно противоположного. Общее смущение росло, пока мистер Кларендон не положил ему конец, посмотрев на часы и заметив, что, пожалуй, им уже пора отправляться, что и было с необычайной готовностью выполнено после обильных изъявлений благодарности.

Тони пришлось сесть внутрь экипажа с Анни и Чарли, а все удовольствие выпало на долю «нашего Билла», который уселся наверху, позади «папеньки», против сундука Анни и Тониного дорожного мешка.

Внутри было жарко, он сидел, зажатый между Анни и Чарли, которые держали друг друга за руки за его спиной; поэтому, когда лошадка по собственному почину остановилась у первого кабачка и «папенька»

сошел с козел, заявив, что он должен выпить полбутылочки, Тони настоял на том, чтобы поменяться местами с «нашим Биллом», несмотря на мрачные предсказания Анни, что он упадет, убьется до смерти, и вообще ни к чему хорошему это не приведет.

Взобравшись наверх, Тони из эгоистических соображений уже не сходил со своего места. «Папенька»