Все люди — враги

— А эти два лентяя зазнались, вернувшись с войны, у нас в Италии все любят хвастаться этим. Они, видите ли, не могли одни вести ресторан и решили его продать. Но за три месяца они так его испортили, что публика перестала ходить и им не давали и половины той цены, которую он стоил раньше. И вот Нино, это тот, что потолще, — пуфф! — она надула щеки, чтобы показать, какой он толстый, — Нино приехал к нам и упросил меня похозяйничать у них до тех пор, пока они смогут опять добиться хороших барышей и продать ресторан за настоящую цену. Ох, как они мне надоели! Я каждый вечер прошу святого Антония послать мне билет, чтобы вернуться на Эа. И я так беспокоюсь, Dio mio [162], так беспокоюсь о стариках, разве они без меня могут управиться!

Тони послушал немного всевозможные жалобы Филомены и, наконец, поднялся, чтобы уйти, решив заглянуть дня через два и застать ее, может быть, в более веселом настроении. Но она положила руку ему на плечо и сказала:

— Присядьте на минуту, синьор Антонио. Я должна вам кое-что сказать. Я как только увидела вас, сразу подумала, что должна вам сказать, и если я Столько времени, по глупости, болтала вам о своих Неприятностях, то только потому, что не знала, как мне к этому приступиться.

— Ну, выкладывайте, в чем дело, — сказал Тони, садясь и недоумевая, к чему клонятся эти приготовления. Может быть, Филомена собралась выйти замуж? — Мы старые друзья, Филомена, и вы можете сказать мне все, что угодно.

— Я чувствую, что синьор друг, потому-то я и решаюсь сказать об этом. А то бы я не осмелилась,

— Ну, так говорите же, — ответил Тони, немножко раздосадованный всеми этими приготовлениями. — Что такое?

— Синьор помнит, как он приехал к нам осенью тысяча девятьсот девятнадцатого года? — торжествен — но спросила Филомена и уставилась на него своими большими черными глазами.

— Отлично помню, — сказал Тони, внезапно почувствовав острую боль старой раны.

— И как вы непременно хотели занять не самую лучшую комнату?

— Да.

— И как вы расспрашивали нас про австрийскую синьорину?

— Да.

— Она приезжала на Эа и останавливалась в этой же комнате.

— Что? — воскликнул Тони, вскочив со стула и тотчас же снова опустившись на стул. — Вы уверены?

Синьорина Катарина?

В первый раз за семь лет он произнес ее имя, и оно откликнулось в нем невыносимо мучительными воспоминаниями.

— Да, конечно, фрейлейн Кэти!

— Что же она делала на Эа? — спросил он, стараясь справиться с потрясением и побороть какую-то внезапную призрачную надежду.

— Ничего особенного. Уходила гулять на целый день. Иногда, когда возвращалась, видно было, что она плакала.

— О боже! — вырвалось у Тони.

— Она приезжала все эти три года всегда в эту же пору и только на десять дней. И каждый раз спрашивала о вас.

— Что? Филомена, вы думаете о том, что говорите? Это правда?

— Per Bacco! [163] Зачем мне обманывать друга? — гордым, негодующим тоном возразила Филомена.

— Не сердитесь, Филомена, простите меня, — сказал Тони, умоляюще протягивая руку и опрокидывая при этом стакан. — Расскажите мне про нее еще.

— Мне кажется, она теперь очень бедная, синьор, — сказала Филомена с грубой откровенностью и присущим итальянцам оттенком презрения к бедности. — Я знаю наверное, что она нуждается, потому что она говорила мне, что ей приходится копить деньги целый год, чтобы приехать на какие-нибудь десять дней на Эа, да и то она не может заплатить за полный пансион. Она берет только утренний завтрак и обед, и мы уступаем ей это по своей цене, мы так жалеем ее.

— О боже мой! — воскликнул Тони, закрывая лицо руками. — Боже мой, боже!

— Если бы вы приехали к нам или хоть написали, синьор.

— Не говорите этого, Филомена. Если бы я только знал! Но все это было так мучительно! О господи, какой я был дурак! Мне нужно было остаться и ждать ее на Эа.

Они сидели молча: Тони, стараясь совладать с собой, прийти в себя от этого удара, Филомена, глядя на него большими внимательными глазами чуть-чуть укоризненно.

— Синьор, — помолчав, сказала она.

— Да?

— Фрейлейн Кэти и сейчас на Эа.

— Что? — Тони снова вскочил. — Филомена, помогите мне. Я чувствую, что схожу с ума. Вы думаете, мне можно поехать на Эа? Я застану ее там?

— Дайте мне подумать, — сказала Филомена. — Матушка писала мне, что она приехала в прошлый вторник, вчера была неделя. Она всегда уезжает в пятницу, на десятый день, с утренним пароходом.

Если вам удастся попасть на пароход в Неаполе сегодня вечером, вы ее еще застанете.

— У вас есть расписание? — спросил Тони, хватая шляпу и пальто. — Мне нужно достать такси.

Сейчас есть какой-нибудь поезд?

— Я знаю поезд в три двадцать. Я всегда с ним езжу.

— А теперь три, — вскричал Тони, взглянув на часы. — Успею ли я? Я должен еще заехать в отель, — взять деньги и паспорт. Филомена! Прощайте, я напишу вам.