Все мои ничтожные печали

Кстати, сказала я Эльфи, я уже не читаю ту серию о лошадях.

А что ты читаешь? – спросила она.

Адорно[5].

Она рассмеялась. Потому что ты видела, как его читала я?

Не говори «его читала я», насупилась я. Ты считаешь себя самой умной?

Йоли, сказала Эльфи, не говори «ты считаешь себя самой умной». Так говорят только те, кого бесит, что кто-то другой разбирается в чем-то, в чем не разбираются они сами. Или кто хочет казаться умнее. Я могу сказать, что завтра четверг, а ты надуешься и пробурчишь: Ты считаешь себя самой умной? Не надо так говорить. Это déclassé [6].

Мама сказала: Эльфи, перестань. Хватит нам дилетантских советов, как жить. Ты скоро уедешь. У нас остается не так много времени. Давайте не тратить ценные минуты на всякий вздор. Эльфи ответила, что она просто пытается мне помочь. Помочь выжить в мире за пределами нашего крошечного городка. К тому же, добавила она, dilettante — не совсем верное слово в данной речевой ситуации. Ладно, Эльфи, сказала мама. Но давайте все-таки говорить по-английски. Или можно что-нибудь спеть. У нее было пятнадцать сестер и братьев, она знала, как сохранить мир в семье. Папа предложил сыграть в слова.

О Боже, шепнула Эльфи мне на ухо. Нам что, по шесть лет? Не говори им, что я уже занималась тремя видами секса.

Что значит тремя?

Эльфи сказала, что, когда поэт Шелли утонул в озере, его тело сожгли прямо на берегу, но его сердце не сгорело в огне, и Мэри Шелли, его жена, хранила его – в смысле сердце – в шелковом мешочке у себя в столе. Оно разве не сгнило и не завоняло? – спросила я. Нет, ответила Эльфи, оно затвердело и стало как череп, как кость. Получилась такая сердечная окаменелость. Я сказала, что сделаю так же и для нее: буду хранить ее сердце в столе, или в мешке с физкультурной формой, или в пенале, где оно точно не потеряется, и она обняла меня, и рассмеялась, и сказала, что я очень добрая девочка, но вообще-то так делают только влюбленные или женатые люди.

Прежде чем Эльфи исчезла за стеклянными матовыми дверями посадочной зоны в аэропорту, мы с ней сыграли в «Ладушки-повторюшки» в последний раз, и в разгар всех этих топтаний ногами и хлопков руками она мне сказала: Шарни (Шарни – это сокращение от Шарнир-Башка, прозвища, данного мне сестрой из-за моей детской привычки растерянно озираться по сторонам, словно в поисках подсказок, что происходит вокруг; эти поиски никогда не увенчивались успехом), ты обязательно мне пиши. Я сказала, что буду писать, но мои письма наверняка будут скучными. В моей жизни ничего не происходит. Сама жизнь происходит, возразила она. Ладно, я постараюсь сказала я. Да, Йоли, сказала она, уж ты постарайся. Она дернула меня за руку. Ты обязательно мне пиши. Я на тебя очень надеюсь.

Уже объявили посадку на ее рейс. Эльфи отпустила мою руку. Ей пора было идти. Родители стояли совершенно убитые, но старались храбриться, широко улыбались и вытирали глаза бумажными платками. Я сказала, что буду писать. Не парься. Ладно, сказала Эльфи. Я, наверное, пойду… И кстати, не говори «не парься». Adieu[7], arrividerci![8] Я поняла, что сестра плачет, но она отвернулась, чтобы я ничего не заметила, и мне подумалось, что надо бы написать ей об этом в письме. В разделе «Наблюдения за тем, что пытаются скрыть». На обратном пути из аэропорта мама села за руль, а папа улегся на заднем сиденье и закрыл глаза. Я сидела спереди рядом с мамой. Опять пошел снег. Нам были видны только снежинки, пляшущие в свете фар, и маленький кусочек дороги прямо впереди. Я подумала, что снежинки похожи на нотные знаки, кружащие над обрывками дорожного полотна. Крошечные фрагменты отмеренной нам музыки. Мама сказала, что попробует чуть нажать на педаль тормоза – проверить, не сошел ли с дороги лед, – и, прежде чем я успела сказать, что не надо, нас унесло прямо в кювет и машина перевернулась вверх дном.

* * *

В палату входит Дженис. Мы знаем Дженис еще по прошлому разу. Она работает медсестрой в психиатрическом отделении, а в свободное время занимается танго, потому что, по ее собственным словам, танго – это сплошные объятия. На ней светло-розовый спортивный костюм. К поясу пристегнута пушистая плюшевая зверюшка. У зверюшки имеется предназначение: умилять пациентов и вызывать улыбку. Дженис обнимает Эльфи и говорит, что рада ее видеть, но не рада видеть ее в больнице. Опять.

Я понимаю, говорит Эльфи. Мне очень жаль, что все так получилось. Она проводит рукой по волосам и вздыхает.

У меня в сумке пищит телефон. Я отключаю звук.

Послушайте, говорит Дженис. Мы ни о чем не жалеем. Да? Вы не сделали ничего страшного или плохого. Вы действовали по наитию. Да? Вам хотелось прекратить страдания. Это понятно, и мы попытаемся вам помочь прекратить ваши страдания, но другим способом. Здоровым способом. Да, Эльфрида? Конструктивным. Мы начнем все сначала. Она садится на ярко-оранжевый пластмассовый стул.

Да, говорит Эльфи. Да.