Все мои уже там

– Здравствуй, Ласочка! – Обезьяна бросил мой чемодан, поднял женщину под мышки, как ребенка, поцеловал, поставил на пол и продолжал. – Знакомьтесь: это Алексей, это Ласка…

– В смысле зверек, – пробормотала Ласка, и синеватые ее щеки наконец-то тронул румянец смущения.

– Что, простите?

– Зверек такой. Ласка.

– Очень приятно.

Я протянул Ласке руку. Пальцы у нее были совсем тонкие, как у скелетика, но ладонь все же мягкая, как у ребенка. Обезьяна потрепал Ласку по голове и, обращаясь ко мне, сказал:

– Это Ласка, в смысле зверек, придумала пригласить вас, Алексей. Она вас очень ценит и еще девочкой слушала по радио ваши передачи о хороших манерах.

Ласка густо покраснела:

– Не о хороших манерах. Не смейся надо мной. Передача была «Коды и кодексы» на радио «Серебряный дождь», – Ласка подняла на меня глаза, и это были прекрасные, полные смущенных слез зеленые глаза с карими прожилками. – Передача мне правда очень нравилась. Проходите, что же мы стоим.

Обнявшись, молодые люди направились на кухню, и это было самое трогательное зрелище, какое только доводилось мне видеть после рождения моей дочери. Насколько Обезьяна был атлетичен по сравнению с Лаской, настолько и нежен по отношению к ней. А она прижималась к его плечу, обвивала его руками, как вьюнок обвивает стебли больших растений, ставила, чуть косолапя, босые ноги, приноравливаясь к его шагу, и светилась тем особенным светом, какой исторгают лишь беспросветно влюбленные женщины. Они шли на кухню, где некто гремел кастрюлями, и где шкворчало нечто уютно-пахучее, как бывало в гостях у моей покойной бабушки поутру в детстве.

Кухня была просторная и вся из нержавеющей стали, как в хорошем ресторане. За восьмиконфорочной плитой над огромным огнем, подобно землекопу с совковой лопатой, орудовал китайским воком молодой человек в толстых очках. Обезьяна высвободился из объятий Ласки, подскочил к повару, панибратски хлопнул его по спине и радостно заорал:

– Здорово, Банько!

– Здорово, Обезьяна! – прокричал повар в ответ, не прекращая подбрасывать на воке свою стряпню.

– Скажи мне, Банько, как брат! Ты опять в мое отсутствие жахал Ласку?

– Конечно, Обезьяна! Как же я мог удержаться?

– А ведь я же просил тебя не жахать ее, Банько!

– Да, Обезьяна! Но как же я мог удержаться! Она же самая прекрасная девушка на Земле!

– Ну, слава богу! А то я переживал, что один люблю ее как дурак!

– Клоуны! – сказала Ласка.

А Обезьяна перестал тискать товарища, отошел к столу и, обращаясь ко мне, произнес спокойно.

– Знакомьтесь, это Банько. Банько, это Алексей.

Повар потушил конфорку, вытер руку фартуком и протянул мне:

– Очень приятно.

У него было застенчивое лицо, как у всех близоруких людей. Это был тот самый юноша, который с синим ведром на голове прыгал на Кремлевской набережной через правительственную машину. Он улыб-нулся и махнул пригласительно в сторону стола:

– Садитесь, пожалуйста. Завтрак готов. Или ужин?

Мы расселись. Банько поставил перед каждым тарелку «Виллерой» и разложил нам по тарелкам пахучую свою еду, напоминавшую некоторым образом итальянские ньйокки в сливочном соусе. Я попробовал. Было невероятно вкусно. Мне было так невероятно вкусно, как, я помню, в детстве у бабушки, когда я однажды встал совсем рано, чтобы идти на рыбалку, а бабушка кормила меня молочной пшенно-рисовой кашей с изюмом и курагой и, обращаясь сквозь потолок к Богу, приговаривала: «Господи, посмотри на нашего Алешу, посмотри, как мальчик хорошо кушает!»

Ткнув вилкой в еду, я спросил, что это, и Банько улыбнулся с застенчивой скромностью мишленовской звезды:

– Фирменный рецепт. Рожки с плавленым сыром Виола.

И все трое рассмеялись тихим и счастливым смехом.

Тем временем за окном рассвело и гомонили птицы. Обезьяне и Ласке, очевидно, не терпелось предаться ласкам. После этого завтрака или ужина мы порешили прежде всего отдохнуть. Мне выделили спальню. Я разделся и лег в чистейшую хрустящую постель. И впервые за многие годы заснул безмятежно, как ребенок. И даже не задумывался о том, что где-то здесь, в доме содержится под замком мой будущий подопечный – убийца, беглец и пленник.

Проснулся я ближе к полудню. Некоторым волшебным образом вещи мои были разобраны и развешены в шкафу. Видимо, пока я спал, заходила невесомая Ласка и, не потревожив моего сна, позаботилась обо мне. В ванной гигиенические принадлежности были аккуратно разложены по мраморным полочкам, и присутствовал даже крем для бритья, который я позабыл. Пока набиралась ванна, я тщательно побрился. Кажется, впервые за долгое время я хорошенько рассмотрел свое отражение в зеркале. Совершенно седой человек с изрядными залысинами на лбу. Печальные глаза, брови, привычно сложенные страдальческим домиком, губы, привычно сморщенные в гримасу боли, шея, привычно втянутая в плечи, так, словно бы я каждую секунду ждал подзатыльника. Да уж! Последний унизительный год вовсе не способствовал улучшению моей внешности.