Все мы люди

И он направился в гостиную, где прошлой ночь в шкафу у входной двери он оставил чехол от зонта. Келп произнес:

 – Я хорошо расслышал? Он даст нам десять штук за вчерашний товар?

 – Так он сказал.

 – Оказалось, что все не так плохо. К тому, что мы заработали раньше, добавим еще и это, – Келп делал подсчеты на своих пальцах, – …двадцать три тысячи долларов поштучно.

 – Двадцать три тысячи долларов в год – это плохая зарплата, – высказал свое мнение Дортмундер.

Внезапно из другой комнаты послышался резкий разрезающий тишину вой, как будто кто–то ранил дикого быка. Дортмундер и Келп в изумлении посмотрели на дверь. Шатаясь, вошел Чонси, бледный, страшный, с растрепанными желтыми волосами. Его безвольно висящая руку держала уголок холста картины, еще не до конца выпрямленной, которая волочилась по ковру.

 – Что-то не так, – произнес Дортмундер и подошел, чтобы забрать картину из вялой руки Чонси. Когда он взглянул на нее, все было в полном порядке: Глупость продолжала вести человека к гибели. Подошел и Келп с копченой рыбой на вилке в правой руке:

 – Что случилось?

 – Подделка, – вздохнул Чонси. Его голос был хриплым и как будто безжизненным.

Дортмундер нахмурился:

 – Как подделка? Это та, которую ты привез сюда из Нью-Йорка?

 – Другая, – ответил Чонси. – Еще одна копия.

 – Что? – Дортмундер трес картину в порыве раздражения. – Ты же видел эту чертову штуку неделю назад, почему ты не рассмотрел, что это была фальшивка?

 – Тогда она была настоящей, – Чонси потихоньку приходил в себя, хотя его лицо оставалось по-прежнему мертвецки бледным, а глаза были открыты неестественно широко. – Она была настоящей, Дортмундер.

 – Ты имеешь в виду, что есть две подделки?

 – Прошлой ночью, – начала Чонси. – Я держал настоящую картину в моих руках.

 – Это невозможно, – продолжая сердито смотреть на картину, сказал Дортмундер. – Ты где–то облажался, Чонси, ты не… – и он резко замолчал, еще больше насупился и озадаченно вглядывался в картину, поднеся ее ближе к лицу.

Чонси спросил:

 – Что такое? Дортмундер?

Дортмундер же подошел к обеденному столу, разложил на нем полотно картины и указал на одну из фигур позади Глупости: пышущая здоровьем крестьянская девочка несла корзинку яиц:

 – Посмотрите.

Чонси и Келп вдвоем наклонились над холстом. Чонси не выдержал:

 – Посмотри? Посмотреть на что?

Ответил ему Келп:

 – Ей-богу, это ведь Клео.

 – Клео? Клео?

 – Клео Марлах, – сказал ему Дортмундер. – Девушка Покьюлея.

 – Я же говорил тебе, что видел его тогда возле Parkeby-South.

 – Покьюлей? – Чонси изо всех сил старался понять, что происходит. – Он сделал еще одну копию? Но как? Как.… Как он попал сюда?

Он смотрел на Дортмундера, а тот вглядывался во что-то по ту сторону стола. Чонси посмотрел в том же направлении и осознал, что четвертая тарелка с рыбой, холодной рыбой так и осталась нетронутой. Снаружи солнце спряталось за облако. Пошел дождь.

 – Зейн, – прошептал Чонси.

Глава 11

Лео Зейн констатировал факт:

 – Итак, картина у нас.

 – Я не доверяю тебе, – ответил ему Ян Макдоу.

 – Не говори глупостей, – сказал Зейн. – Конечно же, ты должен доверять нам.

Успех находился на расстоянии вытянутой руки от Зейна, и это чувство заставляло его глаза блестеть, почти полыхать и быть более несдержанным. Он задумал сложный и дерзкий план, и он успешно воплотил его в реальность под самым носом Чонси и наемных воров. Что теперь думает Дортмундер и его компания о его сообразительности?

Эта задумка пришла к Зейну как внезапная вспышка еще в Нью-Йорке, когда Дортмундер объяснял Чонси его собственную схему подмены живописи. Деньги, возможности, все было на своих местах. Покьюлей охотно согласился предоставить еще одну копию Винбиса за четвертую часть вознаграждения от замены местами картин. Теперь же они находились в Савойе, Зейн разговаривал с Покьюлеем, доедающим тост, который не закончил Макдоу во время завтрака. Они пришли сюда, чтобы продиктовать шотландцу свои условия.

 – Половину, – произнес Макдоу с горечью, – и вы думаете, что я отдам вам половину.

Половина. Двести тысяч долларов. Этих денег будет более или менее достаточно, чтобы начать жизнь с нового листа. Прошлый год убедил его в этом: не будет более холодных и влажных северных зим. Он будет жить там, где тепло и сухо, поправит свое здоровье, возможно, станет счастливым, заведет новых друзей, возможно даже заведет и собаку, купит телевизор. Жизнь наладится. На двести тысяч долларов можно купить много тепла.

Макдоу, оранжевоволосый и краснолицый великан тратил их время и свое собственное из–за своего дурного характера.

 – Вы – либо пара грязных лжецов, – сказал он, – или пара жалких воришек.

 – Половина, – спокойно настаивал Зейн. – Если ты хочешь вернуть картину обратно.

 – Если она у тебя, тогда покажи ее мне.

 – О, нет, – сказал Зейн. – Не раньше, чем ты подпишешь договор.

 – Но как я могу быть уверен, что она у вас?

 – Есть один простой способ, чтобы это проверить, – продолжал Зейн, – и ты сам знаешь какой. Поедем в Parkeby-South, посмотрим на картину, и все станет на свои места.