Все мы родом из детства. Первая книга романа «Вера и рыцарь ее сердца»

– Фриц, ты бы лучше вспомнил, что они устроили в Брюгге в XIII веке. Хорошо, что в эту войну не произошло то, что случилось с французами в эту «хорошую пятницу» семь веков назад. Вы слышали когда-нибудь о Брюггской заутрене? Французы роскошно устроились во фламандском городе Брюгге при Филиппе Красивом, а зарезали их в одно утро, и кто? …Те же фламандцы, которых ты, Фриц, готов с дерьмом смешать. Фламандцы – народ терпеливый, но всё может случиться. И как хитро придумали! Оказывается, ни один француз не может выговорить две буквы, которые находились в словах «щит» и «друг». Так в одно прекрасное утро все, кто не смог чётко произнести слова «щит» и «друг», остались без головы. Вы помолились с утра, мои дорогие? Сегодня как раз пятница, а каждая пятница может стать «хорошей» в фламандском понимании этого слова.

Тут сосед Фрица, сделав паузу в разговоре, поморщился. У него обострился радикулит, который «стрелял» в правую ногу. Найдя более удобное положение для больной ноги, он опять обратился к другу:

– Поэтому, Фриц, прекрати брюзжать. Ты ещё не служил во Франции, мой друг. Ох, уж эти французы! Они говорят одно, думают другое, а что делают, то и сами не ведают. Это у них называется романтика! А, уж, «лямур» с утра до вечера! Ни дисциплины, ни порядка. До войны пили своё бургундское и плакали от любви, во время войны пьют всё то же бургундское со слезами в глазах от любви к своей несчастной Франции, такой, вот, чувственный патриозм.

В разговор друзей вновь вмешался Эрвин. Слегка откинув голову назад, он начал говорить то, что лежало на сердце.

– Они пьют, мой любезный друг, шампанское и слушают Эдит Пиаф. О, Эдит, Эдит! От её голоса я сам плачу, друзья мои. Она поёт, но для других, а мы трясёмся в машине, в пыли и в поту, и так будем трястись до самого Берлина, где нас встретят без бургундского и без шампанского, и даже каплю шнапса не подадут.

Сказав последнюю фразу, Эрвин вытащил из нагрудного кармана сплюснутую бутылочку с коньяком, посмотрел на неё с вожделением и, не морщась, отпил хороший глоток, потом аккуратно бутылочку закрыл и засунул её обратно. Его короткую и толстую шею совсем заклинило, и она уже не поворачивалась ни влево, ни вправо.

Сосед Фрица, усевшись удобно, облегчённо вздохнул и повёл разговор на более приятные темы, ехать им предстояло долго.

– Тебе ли унывать, Фриц? Все четыре года просидел ты здесь, как кот за пазухой. Мало ли ты шоколада скушал перед сном и креветок перед обедом?! – обратился он к Фрицу, похлопывая его по впалому животу. – А в Англии, мой друг Фриц, ты, как знаменитый гурман, получил бы уже после первого завтрака несварение желудка, а через неделю – отставку по состоянию здоровья, поверь мне на слово. Это и есть та загадочная причина, по которой фюрер не захватил Англию. Выжаренная по-английски рыба, без соли и соуса, и сухие фритты, подаваемые на завтрак, – это есть то секретное оружие врага, которое является угрозой для здоровья каждого тылового офицера.

Фрица передёрнуло, словно спазм перехватил его горло, как будто он уже сейчас давился большим куском сухой пережаренной рыбы.

Офицеры замолчали. Старинный портовый город Антверпен сменился простором полей, окружённых тополиными перелесками. Крестьяне готовили поля к зиме, как будто и не было войны.

Штабную машину трясло от езды по брюссельскому тракту, выложенному булыжником ещё римлянами. Пожилой шофёр крепко держался за руль. Ему было грустно, ведь он только что расстался с нежной молоденькой Николь, которая носила под сердцем его ребёнка.

…Альфонс был рад, что успел в администрацию города до закрытия. Он сидел один в зале ожидания. Отдел регистрации актов гражданского состояния населения размещался в большой комнате с высокими потолками. Фанерная перегородка, отделяющая рабочую часть конторы от зала ожидания, была выкрашена в жёлтый цвет. Перегородка смотрела на посетителей тремя стеклянными окошками, за которыми должны были сидеть служащие, но там никто не сидел. У Альфонса возникло чувство, что он находится один в этом большом и мрачном каменном здании городской власти. Счастливая улыбка от предвкушения торжественности наступающего момента сошла с его лица, но ею продолжали сиять голубые глаза молодого отца, горящего желанием официально заявить о рождении своего сына. Однако, сообщить об этом факте было некому.

В конторе стояла тишина. Только залетевшая с улицы пчела жужжала и билась в оконное стекло. На узких и высоких окнах висели коричневые бархатные шторы, плохо пропускавшие в комнату свет заходящего солнца. Альфонс сосчитал про себя до десяти, потом резко встал со стула и позвонил в колокольчик, что лежал возле первого стеклянного окошка. На звонок откликнулся покашливанием маленький человек, который в тот же момент, отделившись от шторы у окна, неспешно подошёл к запоздалому клиенту. Этот служащий администрации был небольшого роста, с приятным круглым животиком и с толстыми линзами в очках. На вид ему можно было дать лет сорок пять.

Карл уже не ожидал посетителей, его рабочее время подходило к концу.