Все мы смертны. Что для нас дорого в самом конце и чем тут может помочь медицина

Лу переехал в пансионат и вроде бы совсем не сердился на Шелли. Но если бы он сердился, Шелли было бы легче. Дело в том, что у Лу началась депрессия – а с депрессией она, его дочь, ничего не могла поделать.

Отчасти, по мнению Шелли, дело было в перемене обстановки. Все-таки перемены в таком возрасте – тяжкое испытание. Однако она чувствовала, что все гораздо сложнее. У Лу был потерянный взгляд. Он здесь никого не знал, и к тому же оказалось, что он чуть ли не единственный мужчина на весь пансионат. Лу смотрел вокруг и думал: что делает здесь такой, как я? Что я забыл на всех этих мастер-классах по плетению браслетиков, фестивалях пирожных и в тесной библиотеке, битком набитой романами Даниэлы Стил? Где моя семья, где мой приятель-почтальон, где любимый пес Пекин? Лу чувствовал себя здесь совершенно чужим. Шелли спросила заведующего анимацией, нельзя ли организовать какие-то занятия, которые подходили бы и для мужчин? Может быть, организовать клуб любителей чтения? А, да бросьте вы! Как будто это что-то изменит!

Больше всего Шелли тревожило, что сотрудники пансионата совсем не интересовались, что для Лу важно в жизни и от чего ему пришлось отказаться. И они даже не понимали, зачем им в это вникать. Да, они называли сервис, который обеспечил пансионат, “проживанием с уходом”, но никто из них, похоже, не считал, что они должны и вправду ухаживать за Лу, помогать ему – помогать сохранить дружеские связи и простые радости, которые так много для него значили. Разумеется, это было просто недопонимание, а не умышленная жестокость, но, как сказал бы тут Лев Толстой, “разницы было мало”.

Тогда Лу и Шелли разработали компромиссный вариант. Шелли будет забирать отца домой с воскресенья по вторник. Тогда его будет согревать ожидание уикенда, да и Шелли будет лучше себя чувствовать. К тому же Лу сможет три дня в неделю наслаждаться привычной жизнью.

Я спросил у Керен Уилсон, почему пансионаты для проживания с дополнительным уходом так часто оказываются неудачным решением. Она считает, что на то есть несколько причин. Во-первых, сделать так, чтобы пожилые люди в самом деле смогли вести почти независимую жизнь, – это не так-то легко. Даже объяснить сотрудникам подобных учреждений, что это на самом деле значит, бывает непросто. Вот, к примеру, как помочь человеку одеться? В идеале надо позволить ему сделать самостоятельно все, что он сможет, и таким образом потренировать сохранившиеся навыки и подкрепить ощущению независимости. Однако, говорит Керен, “гораздо проще одеть кого-то, чем дать ему одеться самому. Это быстрее. И не так раздражает”. Так что если не внушить сотрудникам, что их главная задача – тренировать навыки своих подопечных, они в результате одевают их, будто тряпичных кукол. И постепенно все скатывается к тому, что выполнение определенной задачи становится важнее самих людей.

Хуже того: у нас нет внятных критериев, позволяющих оценить, насколько хорошо данное заведение действительно помогает человеку жить. Зато у нас есть точнейшие системы оценки безопасности и здоровья. Легко догадаться, что интересует тех, кто управляет домами престарелых и пансионатами, – не похудел ли папочка? Вовремя ли он принимает лекарства? Не падает ли он? Но никому не интересно, не одиноко ли ему.

А самое обидное и самое главное, по словам Уилсон, – то, что пансионаты организуются не столько для удобства самих пожилых людей, сколько для удобства их детей. Именно дети обычно принимают решения, где будут жить их старики-родители, – и это видно уже по тому, как устроена реклама подобных учреждений. Она прежде всего сфокусирована на, как это называют маркетологи, “визуальных решениях”: скажем, оформляют очень красивое лобби, словно в дорогом отеле, – именно это, как мы помним, и бросилось в глаза Шелли при первом визите в пансионат. Нахваливают свой компьютерный класс, гимнастический зал, обещают поездки на концерты и в музеи – словом, все то, чего желали бы для своих престарелых родителей образцовые сын или дочь средних лет, но вовсе не обязательно то, чего хотят сами старики. А главное – прежде всего рекламируются меры безопасности. Почти никогда упор не делается на то, что администрация прежде всего постарается, чтобы человек жил так, как хочет он сам. Тем более что дети везут родителей посмотреть дома престарелых, как правило, именно тогда, когда старики становятся “взбалмошными и упрямыми”. И в этом отношении традиционные заведения мало чем отличаются от продвинутых пансионатов.

Керен Уилсон вспоминает слова одной из своих коллег: “Для себя мы хотим независимости, а для своих близких – безопасности”. Это и есть главная проблема и главный парадокс в жизни немощных стариков: для тех, кто нам дорог, мы желаем именно того, от чего мы сами наотрез отказались бы, сочтя это посягательством на нашу личную свободу.